Опубликовано.
27 июля 1986
Я оставил включенной воду в ванной. В раковине. Нет, в ванне, звук более низкий. Не помню, почему она течет. Видимо, я хотел принять ванну. Мне хотелось быть чистым.
На углу письменного стола лежит экземпляр газеты «Фри пресс» двухнедельной давности. Последний раз, когда было опубликовано личное объявление Барнса. Бумага пожелтела; через месяц она будет казаться совсем древней. От газеты веет пыльным духом старины.
Никто не обратил внимания на его странность. Интересно, почему я заметил.
Одинокий белый мужчина 32 лет, сообщал он о себе. Любит всё у милых дам. Он не любил женщин; думаю, ему хотелось этого. Он никогда не забирал ответы на свои объявления. Я прочитал их — бедные, грустные, счастливые женщины. Мне надо ответить им, написать, насколько они были близки к смерти.
Также никто не удивился, когда Барнс привез на приятельский пикник спящую маленькую девочку. О, у него было достойное объяснение: маленькая девочка, племянница, так устала от перелета в самолете, сломала руку, ей дали снотворное.
Все видели ее гипс. У него должен был быть с собой фломастер, в ином случае они бы услышали пустой звук шариковой ручки и поняли, что внутри ничего нет. Кэролайн Питни, похищенная на южной окраине. В гипсе ничего не было. Барнс уже начал расчленять ее.
Вода уже переливается через край. Льется каскадом. Сначала это было приглушенное журчание, теперь напоминает шум сильного дождя, впитывающегося в почву.
Я должен что-то сделать, но не могу пойти в ванную комнату. Там зеркала. Вчера я увидел в зеркало, что на меня смотрят глаза Барнса — голубые. У меня карие. Рот у меня тоже изменился. Губы стали более пухлыми, влажными.
Боюсь признаться кому-нибудь, что я заразился им.
Думаю, это произошло, когда он ранил меня ножом во время первой схватки. До сих пор не могу понять, почему он накинулся на меня, а не на маленькую Шаланну Норт, которая уже была связана и ждала, когда он начнет любить каждую часть ее маленького тела. Может, уже тогда мои глаза были похожи на его? Может, поэтому он узнал меня?
Ковер у ванной стал темно-коричневым. Темное пятно подбирается ко мне.
Пятна на рубашке, потом — на брюках. Боль в том месте, куда он меня пырнул ножом. Пятна остались на заборе, через который я перелезал. Пятна на ковре в холле отеля «Монрой». На крыше. Энтони Липаски очень рассердился, что я не дождался его.
Я отчетливо помню голос Барнса. Он сказал, что узнал меня. Что видел, как я следил за ним.
И что понял, что я догадался.
Я ощутил приятную тяжесть ножа в руке, когда отнял его у Барнса. Полагаю, именно в этот момент по моим глазам он понял, что я все знаю.
Каким-то образом ему удалось снова завладеть ножом. Помню горячую струйку крови на боку. Секундная стрелка отсчитывала последние мгновения моей жизни. Он ждал, когда я на него брошусь.
Мне показалось, он удивился, когда мне удалось перекинуть его через край. Наверное, я и сам был удивлен. Нож сверкнул в последний раз, полоснув меня по левой руке. Так сказать, прощальный привет.
На ковре образовалось большое мокрое пятно, такое большое, что я могу на него улечься. Интересно, какие будут ощущения? Как себя чувствовал Барнс, лежа в луже собственной крови?
Помню, как блестел нож на мостовой рядом с ним, словно осколок зеркала. Мне жалко было с ним расставаться, но спускаться вниз, на мостовую, было слишком тяжело, равно как и вернуться к маленькой девочке, которую Барнс оставил для меня.
Энтони испугался за меня. Я это понял по его глазам, когда он появился.
Родители Шаланны прислали мне ее фотографию после окончания первого класса. В качестве подарка. У нее ускользающая улыбка, выражение, которому, как мне кажется, ей пришлось с большим трудом учиться заново. Фотография стоит в рамочке на моем столе, и когда прикасаюсь к стеклу, оно кажется мне теплым и вибрирующим.
Это мой кусочек Шаланны. Я должен отослать его обратно. Но думаю, что не смогу.
Моя левая рука со дня на день становится все крепче. Швы скоро снимут, и доктор считает, что со временем я восстановлюсь полностью. Бок беспокоит, но время от времени.
Помню, доктор не советовал мне принимать ванну. Швы.
Я сам включил воду? Или Барнс?
Глава 9
Стук в дверь раздался в тот момент, когда Алекс натягивала кроссовки. Управление дома, в котором она снимала квартиру, всегда внимательно следившее за ее личной безопасностью, недавно вставило в дверь глазок, ровно на фут выше уровня ее глаз. Пришлось принести табуретку из кухни. Через объектив «рыбий глаз» она увидела мужчину с неестественно раздавшимися боками. Объекты, которые вы наблюдаете, могут находиться ближе, чем кажется, вспомнила она фразу из инструкции. Она спрыгнула с табуретки, оттолкнула ее в сторону и злым, нервным жестом распахнула дверь.
После чего вернулась на диван, не потрудившись пригласить гостя в квартиру.
Он вошел без всяких формальностей. Просто вежливо прикрыл за собой дверь и прислонился к косяку. Алекс уставилась на него. Привычная волна гнева боролась с не менее привычной волной страсти.
— Почему ты не говоришь, чтобы я убирался домой? — произнес Ролли Истфилд. Она отказалась от мысли найти вторую кроссовку и запустить в него. Не лучший вариант. Во-первых, насилие. Во-вторых, глупо швыряться в мужчин предметами своего туалета. Никогда не знаешь, к чему это приведет.
Он, конечно, не красавец: слишком худощав, слишком черняв, слишком узкоглаз. Но это не важно. Он столь же губителен для нее, как бутыль с цианидом. Его обаяние — в полнейшей уверенности, что она рано или поздно все равно сделает так, как он пожелает.
— Это что, допрос? Ты, кажется, крысолов, а не полицейский, — сладостным тоном проговорила она и принялась тщательно перешнуровывать кроссовку. Она не хотела видеть ни его глаз, ни его улыбки.
— Если бы ты попросила, это могло бы быть интервью.
— Если бы я попросила, я бы заплатила за это. Почему бы тебе не убраться домой, Ролли? Я же сказала, меня тошнит от тебя. Кончено. Хватит. Ты проходил такие слова в начальной школе? — Она услышала свой голос — высокий, дрожащий. Пришлось постараться, чтобы взять себя в руки. — Что тебе нужно?
— Ты. Я соскучился по тебе, Алекс.
Вот так просто, брутально. Ролли Истфилд никогда не был соблазнителем. Именно это она обожала, именно этого безумно жаждала, и сегодня — несравнимо сильнее, чем когда-либо. Алекс Хоббс, очень уравновешенная женщина, стремилась отдаться. Ролли спокойно наблюдал за ней, не, попытался приблизиться, не остановил ее, когда она встала и, пошатываясь, прошла в спальню.
Она захлопнула за собой дверь, заперла на замок, опустилась на диван. Вторая кроссовка оказалась здесь, на полу. Аквамариновые полоски симпатично выделялись на чисто белом фоне. Подошва была не такой девственно чистой. Такова уж судьба всех, кто внизу.
