— Нет, — категорически заявил Липаски. — За вами и так уже идет слежка. Он рассказал мне про вас, и если раньше они не знали о вашем существовании, то теперь знают. Вы вернетесь домой, начнете опять совать нос всюду, а потом мне придется идентифицировать вашу личность на тротуаре?
— В таком случае — что же нам делать? — Алекс просто необходимо было вернуться. Она оставила четыре с лишним тысячи долларов в жестянке для муки.
— Ждать. Останетесь сегодня ночевать у меня, утром я с ним поговорю. Если он не позвонит, мы будем знать, что что-то случилось. Если позвонит, я вытащу его оттуда. Но сначала придется обезопасить мои телефоны. — Куда делся измученный, больной Липаски, который сидел в комнате для допросов?!! Теперь перед Алекс стоял сильный, энергичный, агрессивный мужчина. Она вспомнила свое чувство, когда Дэвис заставил впустить его в квартиру. Насильственное вторжение.
Реакция Липаски оказалась схожей. Он разозлился.
— Вы женаты, детектив? — спросила Алекс.
Серые глаза насторожились.
— Нет.
— Отлично. — Алекс усмехнулась, увидев, как он еще больше напрягся. — Нет жены, которая потребует объяснений. Не волнуйтесь, Липаски. Я буду мирным гостем.
— Вы мне не гостья.
— А кто, пленница?
Он не стал утруждать себя ответом, усадил ее в кресло и направился к кабинету капитана. Шторки были закрыты. Если оттуда и доносились какие-то крики, она все равно не могла бы их расслышать за общим шумом.
Невысокий молодой человек в помятом пиджаке принес чашку кофе и поставил на стол. Алекс кивнула, отпила глоток и чуть не подавилась. Кофе был явно вчерашний, к тому же пережаренный до горечи.
— Это не вам, леди, это Липаски, — заметил молодой человек.
Алекс улыбнулась и отставила чашку.
— Я с удовольствием ему передам, — искренне проговорила она.
Липаски вернулся как ураган, сметая всех, кто попадался ему на пути. Она подала ему кофе. Детектив осушил чашку одним глотком.
— Уходим отсюда, — бросил он.
Алекс едва успела подхватить свою сумку, как он буквально выдернул ее из кресла. Задержавшись на секунду у большой доски с настенным календарем, он достал ручку и размашисто обвел ближайшие три дня жирной чертой, надписав сверху большую букву "В". Выходной.
— Пока капитан не сообразит, что меня пора увольнять.
Алекс отдала свою карточку гостя на проходной и бросилась догонять Липаски, который и не думал ее ждать. Всю дорогу до гаража ей пришлось пробежать. У него была вполне приличная машина небесно-голубого цвета со всеми полагающимися прибамбасами. Устроившись на пассажирском сиденье, Алекс с облегчением выдохнула. Липаски резко сдал назад, едва не зацепив два полицейских "линкольна".
— Почему вы солгали мне? — заговорила Алекс. Они еще проезжали подземный туннель, в машине было темно, и она не могла видеть выражение его лица. — Насчет Дэвиса.
— Не понимаю, о чем вы.
— Вы что, стесняетесь?
— Заткнитесь. — Они выскочили из темноты туннеля в угрюмые чикагские сумерки. — Вы слишком много говорите, Алекс. Плохая привычка для репортера.
— Он рассказывал мне про вас, — солгала Алекс и увидела, как исказилось его лицо. Словно она воткнула в него нож. — Про вас с ним.
Его пальцы стиснули баранку. Расслабились. Напряглись. Расслабились.
— Давайте я вам кое-что объясню про нас с Габриэлем, — устало заговорил Липаски. — Это было уже после Броварда, незадолго до публикации дневников. Габриэль понимал, что что-то должно произойти, вопрос только времени. Это поедало его заживо, иссушало изнутри. Он начал чудить. Посещать определенные места, совершать некие ритуалы, фантазировать. Он бродил у детских площадок, у школ. Он испугался.
Он приходил ко мне каждый день и об этом рассказывал. Полностью, без утайки. Это было для него вроде исповеди, способ избавиться от напряжения, не совершая никаких поступков. А потом он вдруг перестал приходить.
Алекс рискнула бросить на него беглый взгляд. Он даже потемнел от этих воспоминаний.
— Я отправился на поиски. И нашел его лежащим на полу в ванной. Он приковал себя наручниками к трубе, оставив лишь возможность добраться до унитаза. Видимо, он собирался умереть там, как больное животное. Я отстегнул наручники, он сел и уставился на меня. Молча. Господи, как он меня напугал! Я забрал его к себе. Он жил у меня до тех пор, пока Лэндрум не выпустил свою чертову книжку.
Она слишком долго смотрела на него. Липаски почувствовал взгляд, повернул голову, и она увидела в его глазах боль. И ненависть.
— Он старается, Алекс. С таким упорством, как у него, мне никогда не приходилось сталкиваться. Я хотел положить его в больницу, но его бы не взяли, он ведь ничего не совершил, а у них полно тех, кто уже что-нибудь натворил. Он совсем один. Я — единственный, кто верит ему и на кого он может положиться. На меня и на вас. — Серые глаза пристально изучали ее. — Не подведите его, Алекс. Не надо.
Алекс отвернулась, глядя на мелькающие за окном дома. Она не могла обещать этого. Габриэль Дэвис был нужен ей для того, чтобы самой отползти от края. И если он упадет — что ж, такова жизнь. Ей был нужен газетный материал.
А теперь — и материал про Липаски. Тоже.
Глава 21
Дэвис
Из дневника Габриэля Дэвиса. Обнаружен в архиве покойного Хейли Лэндрума.
Неопубликовано.
17 августа 1988
Сегодня я пошел на детскую площадку — посмотреть, как играют дети.
Мне понадобится куда-то спрятать останки. Нельзя совершать ошибок, которые допустили другие.
Бровард использовал мешки для травы и листьев и выбрасывал их там, где считал удобным. Разумеется, ему повезло.
Может, ящики, обтянутые пластиком? Надо позвонить, узнать цены.
Может, мне лучше пойти купить пистолет и вышибить себе мозги?
Торговый центр. Как много детей… Держатся за руки матерей, цепляются за штанины отцов, смеются с друзьями, убегают вперед, спотыкаются и падают… Как легко, как легко… глазам больно от удовольствия.
Никакого контроля. Совершенно.
Энтони нет дома, его автоответчик не может приказать мне вернуться домой, не может спасти меня.
Она выходит ко мне навстречу из-за стеллажа с игрушками. Заблудилась. Лет шесть, не больше. Очень миленькая маленькая испаночка. Интересно, сколько раз велела ей мать не разговаривать с незнакомыми людьми.
Я обманываю ее. Она кладет ручку в мою ладонь и идет со мной по торговому центру, мимо всех этих невидящих лиц, уходит, уходит…
Я вывожу ее наружу, в темноту. Я не могу дойти до машины, внутреннее напряжение ослепляет меня, убивает.
