Лицо слепой было цвета воска, как у мертвой.
Луиза положила худую руку на одну из молитвенных скамеечек и попыталась забыть то, что увидела, хотя и знала, что это напрасный труд.
Прикосновение матери Клеманс к ее руке произвело эффект укуса. Она грубо отдернула руку и повернула к монахине скорбное лицо. Бесцветный голос ее был еле слышен.
— Зачем ты лгала мне все эти годы? И почему сказала мне правду только сегодня?
Выражение сочувствия слетело с лица Клеманс, сменившись маской ненависти. Голос стал шипящим. Змея.
— Я могла бы оставить тебя в неизвестности, это правда. Но я хочу, чтобы ты заплатила за все зло, которое причинила раньше. Я хочу, чтобы ты тысячу раз умерла, думая о том, кто мог бы жить, но не жил. Я хочу, чтобы ты искупала свою вину в оставшиеся тебе годы.
Старая дама нервно потрясала палкой, словно намереваясь ударить монахиню, но та опередила ее движение, вырвала палку и забросила в часовню, где та срикошетила с металлическим звуком.
— Жизнь всех, кто тебя любил, ты превратила в ад, Луиза. Настала твоя очередь пожить в таком аду. Да простит меня Бог!
Она удалилась, оставив слепую лишенной всех ориентиров. Обреченной.
Луиза упала коленями на молитвенную скамеечку и обхватила голову руками. Но напрасно смеживала она веки: голос из преисподней беспрерывно повторял ее имя.
Держа Мари за руку, убийца Элен в своей низости дошел до того, что позволил себе задрожать от радости при виде тела своей матери, вытянувшегося на столе морга.
Марк Ферсен повернул к Лукасу покрасневшие от слез глаза, однако на лице его читалось невыразимое облегчение. Он тоже упрекал себя за то, что позволил сыну переживать свое горе в одиночестве.
Судмедэксперт тихонько кашлянул.
— Все говорит за то, что смерть наступила в результате случайного утопления.
Лукас подверг его тщательному допросу, чтобы исключить всякую другую возможность. Вопросы были короткими и точными, ответы врача — такими же.
— Нет следов насилия, следа от удара, нет отметин давления на плечи или затылок. Абсолютно никаких отпечатков.
Лукас прикрыл глаза, словно давая себе время переварить мысль о самоубийстве матери. Тронутая смятением, неподдельным горем мужа, Мари нежно сжала его руку.
Марк подошел к нему.
— Элен знала, что болезнь осложнялась. Думаю, она не хотела быть для нас обузой.
— Вместе с ней утонула и надежда узнать о моем прошлом, — печально пробормотал злодей.
— Но не безграничная любовь к тебе…
Неожиданно слезинки повисли на ресницах Лукаса.
— Я зол на себя, что был так груб с ней как раз перед… Я хотел помириться… Я всегда думал, что буду рядом, когда она…
Образ Элен, исчезнувший под водой, чуть было не испортил великолепное представление, которое он давал им всем. Тогда он предпочел рухнуть в объятия отца, и рвавшееся из него веселье сошло за рыдание.
Мари с волнением смотрела, как отец и сын объединились в горе. Она поблагодарила судмедэксперта, когда тот предложил взять на себя улаживание формальностей, для того чтобы тело Элен могло покинуть Киллмор уже завтра.
Чуть позже, выходя из морга, Лукас поделился с Мари желанием как можно быстрее закончить расследование и вместе с ней уехать с этого острова.
— Не хватает только признаний твоего дяди, чтобы закрыть дело.
Перед ее глазами заплясали слова, написанные Райаном, и она недовольно поморщилась.
Лукас ошибся по поводу ее недовольства.
— Знаю, что ты его очень любишь, Мари, и тебе трудно вообразить его убийцей. Но вспомни, что произошло на озере. Не будь меня… Предпочитаю не думать, что бы могло с тобой случиться, — добавил он, прижимая ее к себе.
Во впадинке его плеча зеленые глаза потонули в нахлынувшей волне бесконечных вопросов.
В то время как супруги садились в машину, чтобы вернуться в жандармерию, Эдвард попросился в туалет.
Броди сопроводил его, предварительно сняв наручники с рук сзади и наложив их на руки спереди, и толкнул дверь одной из кабинок.
Эдвард усмехнулся, кивнув на оконце, забранное решеткой.
— Думаете, я смогу через него просочиться?
Не отвечая, Броди пожал плечами и выжидающе встал перед кабинкой, поставив ногу между дверью и косяком.
Эдвард насмешливо посмотрел на него и повернулся спиной.
Броди углубился в рассматривание граффити, украшавших дверь, и вздрогнул, услышав шум спускаемой воды.
Одновременно распахнулась дверь.
От увиденного он вытаращил глаза, но не успел ни сделать замечание, ни крикнуть.
Сильный удар кулаком в лицо заставил его проглотить вопль, который он было собрался испустить.
В холле приемной жандармерии ПМ нервно постукивал пальцами по стойке, за которой стояла девушка-жандарм с угреватым лицом.
— Только на минутку, — умолял он. — В конце концов, я член этой семьи!
Девушка не стала говорить, что в нынешнее время фамилия Салливан не в почете.
— Эдвард Салливан арестован, — повторила она. — Все посещения к нему запрещены… Даже членам семьи.
Она иронично улыбнулась, когда ПМ, досадуя на это препятствие, попросил ее хотя бы передать ему записку.
— Если речь идет не о плане побега…
Младший брат Райана принял оскорбленный вид и, покусывая карандаш, принялся подыскивать наиболее безобидные слова, чтобы предупредить Эдварда о важном открытии, сделанном им в крипте.
— Могу передать устно, — уточнила угреватая.
Карандаш повис в воздухе, ПМ наморщил лоб. Он так был поглощен обдумыванием, что не заметил проходящего через холл жандарма, который тщательно старался не подволакивать негнущуюся правую ногу.
— Передайте Эдварду Салливану, что я занимаюсь подготовкой к похоронам бедного Фрэнка и что я нашел нужный надгробный камень, — сказал ПМ, когда мужчина проходил меньше чем в двух метрах от него.
Раздвинувшиеся автоматические двери впустили струю воздуха, взлохматившего волосы девушки.
— Будет сделано.
Она нахмурилась, увидев, как ПМ переступает с ноги на ногу.
— Еще что-нибудь?
Чрезвычайно смущенный, подбирая слова, он сказал, что был бы весьма признателен, если бы ему позволили воспользоваться туалетом жандармерии.
Девушка закатила глаза и показала ему на коридор, из которого только что вышел прихрамывающий жандарм.
ПМ поспешил туда.
Машина, за рулем которой сидел Лукас, уже подъезжала к жандармерии. Мари воспользовалась поездкой, чтобы рассказать ему о последних данных, касающихся семьи Марешаль и пресловутых записных книжек.
