– О, заячье сердце, какого предзнаменования ты устрашился на сей раз? Никакого несчастья не случилось; мы просто обогнали другие корабли. – На глаза ему вдруг попался моряк, стоявший неподалеку и взиравший на него с благоговейным трепетом. Вильгельм крепкими белыми зубами оторвал еще один кусок оленины и кивком головы подозвал его к себе.
Подталкиваемый своими товарищами, моряк несмело приблизился и упал перед герцогом на колени.
– Послушай, любезный, – начал Вильгельм, – в такой позе мне от тебя будет немного толку. Ну-ка, лезь на самый верх мачты и скажи, что ты видишь.
Глядя, как матрос карабкается по вантам на самый клотик мачты, герцог забросил в рот последний кусочек хлеба и отряхнул с ладоней крошки.
Д’Альбини коснулся локтя Вильгельма.
– Монсеньор, вы можете, конечно, веселиться, если хотите, но мы, ваши покорные слуги, беспокоимся о вашей же безопасности.
– Можно подумать, я этого не вижу, – проворчал герцог и запрокинул голову, глядя на макушку мачты. – Эй, приятель! Какие новости?
– Милорд, передо мной только небо и море! – крикнул в ответ моряк.
– Тогда мы ложимся в дрейф, – решил герцог. Вновь бросив взгляд наверх, он распорядился: – Когда увидишь еще что-нибудь, дружище, слезай и доложи мне.
– Сеньор! – В голосе д’Альбини прозвучало отчаяние.
– Идем ко мне в каюту, Неель, – сказал Вильгельм, беря Сен-Совера под руку. – Мы с тобой должны сыграть партию в шахматы, я и ты.
В полдень герцогу подали обед на раскладном столике прямо на палубе. Кое-кто из его баронов напрочь лишился аппетита, зато сам герцог от души угостился свежевыловленными угрями, поджаренными в белом соусе, мелко нарезанным мясом морской свиньи с белой пшеничной кашей и солониной, поданными с трубчатым луком-батуном, а также ломбардской горчицей.
«Мора» лениво покачивалась на водной глади; матрос на клотике мачты вдруг пронзительно закричал и кубарем скатился вниз на палубу, доложив герцогу, что заметил вдали четыре корабля.
Вильгельм швырнул ему золотой.
– У тебя острый взор, друг мой. Продолжай наблюдать, пока не увидишь остальные мои корабли.
Фитц-Осберн, привстав из-за стола, принялся вглядываться в морскую даль.
– Я ничего не вижу, – сообщил он.
– Скоро увидишь, – успокоил его герцог, разорвал надвое мясной пирог и принялся уминать его за обе щеки.
Прошло совсем немного времени, как с макушки мачты в большом возбуждении вновь спустился матрос.
– Милорд, я вижу на горизонте целый лес мачт! – выкрикнул он.
– В самом деле? – небрежно осведомился герцог, облизывая пальцы. – Что ж, идем, Фитц-Осберн. Давай сами испытаем зоркость наших глаз.
Еще через пару часов основная часть эскадры поравнялась с ними, и «Мора» вновь подняла паруса, направившись в сторону Англии.
Ближе к вечеру на горизонте появилась туманная полоска суши, которая постепенно становилась все более отчетливо видимой. На фоне синего моря яркой голубизной выделялись меловые скалы; люди, столпившиеся на носах кораблей, уже различали зеленые деревья и приземистые постройки. Вражеские суда так и не преградили путь флоту, да и на берегу не было заметно никаких признаков жизни. «Мора» приблизилась к Певенси, и ее выбросило носом на покатый берег.
Солдаты уже готовы были прыгать в воду, но командиры тут же призвали их к порядку, и они поспешно выстроились в две шеренги. Герцог прошел вдоль строя, оперся о плечи Рауля де Харкорта и легко вспрыгнул на фальшборт. Прикинув на глаз расстояние, он оттолкнулся и перепрыгнул. Над палубой прокатился разочарованный стон. Герцог, поскользнувшись на мелководье, упал; ноги его остались в воде, а верхняя часть туловища оказалась на суше.
– Дурной знак! Очень дурной! Господи милосердный, он упал!
Но Вильгельм в мгновение ока вскочил и, повернувшись, показал полные пригоршни песка и гальки. Его уверенный голос заглушил разочарованный ропот.
– Нормандцы, я завладел земельной собственностью в Англии! – крикнул герцог.
Глава 4
Нормандцы высадились в небольших бухточках и на взморье вдоль всего побережья от Певенси до Гастингса.
В Певенси не обнаружилось ни души, только тлеющие в очагах угли свидетельствовали о том, что жители деревушки бежали, завидев приближающийся флот. Солдаты разбили лагерь, окружив его наспех вырытым рвом и частоколом из вбитых в землю кольев. Затем герцог приказал возвести на невысоком холме, возвышающемся над гаванью, один из привезенных ими с собой деревянных замков; закипела работа, а сам он отправился на рекогносцировку местности, чем вселил тревогу в своих друзей. Он так и не избавился от того самого безрассудного бесстрашия, что много лет тому подвигло его на сумасбродную эскападу у Мелана. В сопровождении всего лишь горстки рыцарей Вильгельм иногда пропадал из лагеря на несколько часов. Окружающая местность показалась ему дикой и необжитой, изобиловавшей предательскими болотами и холмами, густо поросшими лесом. Дороги зачастую были попросту непроезжими, изрытыми ямами и колдобинами. В лесах водились волки и медведи, а по долинам бродили стада диких быков.
Население было крайне немногочисленным, поскольку здешние территории принадлежали почти исключительно короне, лишь вдоль побережья то здесь то там разместились небольшие городки и деревни. Чужих солдат поблизости, очевидно, не было, однако нормандские бароны, видя, как их повелитель изо дня в день разъезжает по окрестностям в сопровождении всего лишь двадцати рыцарей, пребывали в постоянном страхе оттого, что он может попасть в руки враждебно настроенных крестьян. И, когда однажды с наступлением сумерек он не вернулся в лагерь, на поиски отправился целый отряд во главе с Гуго де Монфором. Герцога они встретили в тот момент, как он беззаботно возвращался пешком, неся на плече, помимо своего собственного, еще и хауберк Фитц-Осберна. Судя по виду Вильгельма, он ничуть не устал и лишь беззлобно подшучивал над сенешалем, который уже валился с ног; сам герцог при этом оставался свежим, словно всего лишь прогулялся по полям в окрестностях Руана.
Гуго де Монфор, забрав у него лишний хауберк, сердито заявил:
– Монсеньор, неужели вам никогда не приходило в голову, что здешние обитатели могут напасть на вас?
– Нет, Гуго, никогда, – беззаботно отозвался герцог.
В ходе его экспедиций вскоре обнаружилось, что Гастингс, расположенный в нескольких лигах к востоку, являет собой куда более удачный опорный пункт, нежели Певенси. Этот город словно оседлал дорогу на Лондон, да и гавань его выглядела более подходящей для размещения эскадры. Оставив в Певенси гарнизон, герцог повел свое войско на восток, приказав плыть следом и половине флота с тем, чтобы потом встать на якорь под меловыми скалами Гастингса. Вскоре на возвышенности, окруженной частоколом, вознесся и второй его замок, состоявший из одной-единственной деревянной башни. У подножия холма был вырыт ров, а гладкий участок за ним превратился во внутренний двор, где наспех соорудили сараи, а также навесы для размещения людей и лошадей. Все это обнесли еще одной канавой с бруствером, на котором установили ограждение с башней поменьше для защиты подъемного моста.
