Солдаты все еще трудились над завершением оборонительных сооружений, когда к герцогу прибыл гонец с посланием от некоего Роберта, нормандца по происхождению, живущего неподалеку от побережья. Он привез поклон от своего господина и несколько листов тряпичной бумаги, исписанных убористым почерком. В письме содержались сведения большой важности. Тостиг и Гардрада, писал герцогу его доброжелатель, высадились на сушу на севере и в жестоком бою под Йорком нанесли поражение молодым эрлам Эдвину и Моркару. Гарольд, призвав под свои знамена танов и хускарлов
[72], ускоренным маршем прошел на север за две недели до высадки герцога и, встретив захватчиков у моста Стэмфорд-Бридж на двадцать пятый день сентября, наголову разбил их армию. В том сражении пали и Тостиг, и Гардрада. А теперь гонцы уже во весь опор умчались в Йорк, где стоял лагерем Гарольд, дабы уведомить его о высадке нормандских войск. Доносчик советовал герцогу не высовывать носа за пределы своих укреплений, поскольку король Гарольд, по его словам, уже выступил на юг со своей армией, поклявшись погибнуть в бою, но не позволить нормандцам ни на лигу углубиться на территорию Англии.
– Передай своему хозяину, – сказал Вильгельм курьеру, – что я намерен дать Гарольду бой при первой же возможности. – Подождав, пока тот не удалится, герцог обернулся к Раулю. На губах его играла мрачная улыбка. – Идет маршем на юг, – негромко повторил он и вновь бросил взгляд на письмо. – Ему советовали укрепиться в Лондоне и ждать меня там. Это очень хороший совет, Гарольд Годвинсон, но ты ему не последуешь. – Швырнув письмо на стол перед собой, он откинулся на спинку кресла и задумчиво проговорил: – Храбрые слова, однако они продиктованы отнюдь не его разумом. Друг мой Рауль, значит, я верно разгадал характер эрла Гарольда, когда сказал тебе, что он будет действовать, повинуясь зову сердца. Он встретится со мной здесь, на побережье, как я и планировал. – Брови Вильгельма сошлись на переносице. – Ба, да ведь он – глупец!
– Он также еще и очень храбрый человек, – заметил Рауль, глядя на герцога.
– Храбрый! Да, аки лев, но из-за этой глупости Гарольд потеряет Англию. Он не позволит мне и лиги пройти по земле своей страны, видите ли! Кровь Христова, да он, напротив, должен был постараться заманить меня вглубь, как можно дальше от побережья и моих кораблей, чтобы я оказался на совершенно незнакомой мне территории, где можно с легкостью окружить мою армию. Если помнишь, именно так поступил я сам, когда Франция нарушила мои границы. Я не произношу пылких речей, дабы воспламенить сердца своих воинов, зато планирую, как лучше всего уберечь и сохранить свою страну. Но Гарольд не позволит моей ноге ступить на землю, которую он поклялся защищать! Это говорит его сердце: гордое и благородное, если угодно, исполненное доблести, однако совершенно не прислушивающееся к советам, которые дает ему разум. Право слово, Рауль, останься он в Лондоне, мог бы уничтожить меня.
– Тем не менее вы готовы были рискнуть и в этом случае?
Вильгельм рассмеялся.
– Нет. Со дня самой первой нашей встречи с ним я понял, что его стратегии можно не опасаться.
Когда замок в Гастингсе был закончен, а корабли вытащены из воды на берег под ним, бароны послали своих людей в отряды фуражиров. Они на много лиг вокруг опустошили южное побережье, и лишь в Ромни местные жители попытались дать им организованный отпор. Войско, наспех сколоченное из сервов и бюргеров, вооруженных чем попало, отразило нападение Гуго д’Авранша с большими потерями для последнего. Вот так нормандцы впервые изведали на себе ярость саксов.
Тем временем герцогу доставили второе послание от неизвестного соотечественника. В первый день октября в Йорке Гарольд получил известие о высадке нормандцев. Седьмого числа он прибыл в Лондон в сопровождении своих танов и хускарлов, оставив эрлов Эдвина и Моркара собирать свои потрепанные войска и приказав им со всей возможной быстротой присоединиться к нему.
Гийом Мале, зная, какое расстояние отделяет Йорк от Лондона, не поверил своим ушам.
– Всего за семь дней вместе с целой армией! – вскричал он. – Совершить такой подвиг не в силах человеческих!
Но вскоре эта новость получила подтверждение. Гарольд покинул Йорк сразу же после того, как узнал о высадке нормандцев, и сумасшедшим маршем повел свою армию на юг, в результате чего его люди спали только урывками по несколько часов, да и то не каждый день.
В Гийоме Мале горделиво вскричал сакс:
– Сердце Христово, да они – настоящие мужчины, эти английские таны! Когда же они отдыхают? Когда находят время, чтобы поесть? Упорные и бесстрашные враги, достойные стали наших мечей!
Он обращался к Раулю, но тот ничего ему не ответил. Перед внутренним взором Хранителя проходили легионы светловолосых, бородатых мужчин, одним из которых был Эдгар. Они шли и шли вперед, шли день и ночь, чтобы защитить свою землю от врагов. Они наверняка устали от войны, у многих еще не зажили раны, полученные в сражении у Стэмфорд-Бридж; на ногах вздувались кровавые мозоли; они шатались и слепли от усталости, но неукротимо шли вперед. Ему вдруг показалось, будто он слышит размеренный топот тысяч и тысяч ног, который все приближался; перед ним из тумана проступило лицо Эдгара, упрямое, насупленное и усталое; глаза его глядели прямо перед собой, а губы были плотно сжаты – таким он навсегда запомнил друга.
В Лондоне Гарольд провел четыре дня, собирая под своими знаменами фирд – англосаксонское ополчение, составленное из свободных людей и землевладельцев. Они стекались к нему со всех сторон, крестьяне, бюргеры, фермеры; он вышел из Лондона одиннадцатого октября, и на всем пути к нему присоединялись все новые и новые новобранцы, кто в кольчуге и со щитом, а кто вооруженный лишь палкой с привязанным к ней камнем или же прочими привычными орудиями своего ремесла.
Через два дня герцогу доложили: саксонская армия подошла к окраине Андредсвельда, огромного леса, и встала лагерем в трех лигах от Гастингса, где лондонский тракт поднимался на холм равнины Сенлак.
Герцог немедленно отрядил в лагерь англичан посланника, монаха по имени Гуго Майгро, владеющего саксонским наречием. На закате Гуго вернулся в Гастингс; его проводили в шатер герцога, где он подробно описал все, что с ним произошло.
Сунув руки в широкие рукава своей сутаны, он начал:
– Монсеньор, когда я пришел в лагерь саксов, меня прямиком препроводили к Гарольду Годвинсону. Он сидел за столом под открытым небом со своими братьями, Гиртом и Леофвином, а также прочими танами. Эрл принял меня с подобающей любезностью, милорд, и предложил мне изложить ему свое дело. Я по-латыни передал ему порученное мне послание и от вашего имени потребовал, чтобы эрл вручил вам скипетр Англии. Я вновь повторил ему ваше предложение, сказав, что ему достанутся все земли к северу от Хамбера
[73], равно как и графство Уэссекс, которым правил еще его отец Годвин. Пока я говорил, эрл слушал меня со слабой улыбкой на губах; но те, кто сидел вокруг него, часто прерывали меня насмешливыми выкриками и словами, оскорбительными для вашей светлости. Когда я закончил, таны, сидевшие за столом с Гарольдом, подняли заздравные рога и кубки с криками: «За здоровье!», «За победу!», после чего, осушив их, провозгласили новый тост: «Смерть нормандским собакам!» – и выпили снова. Поскольку слова эти произносились на саксонском наречии, то те, кто находился неподалеку, услышали их и собрались вокруг, подняв громовой рев, который могли издать только сто тысяч глоток. «Смерть! Смерть нормандцам!» звучало со всех сторон, но я, стоя твердо и непоколебимо, убежденный в праведности своей миссии, молчаливо ждал, какой ответ даст мне эрл.
