– Когда ты серьезен, то действительно нравишься мне, о чем тебе давно известно, – сказал он. – И ты, и Жильбер, и многие другие. Вы отнеслись ко мне по-доброму, за что я крайне вам признателен.
Рауль, заметив идущего по зале Жильбера Дюфаи, окликнул его:
– Жильбер, иди сюда. Здесь Эдгар рассыпается перед нами в благодарностях за нашу доброту. Сегодня он необычайно горд.
– Он всегда горд, – заявил Дюфаи, неспешным шагом подходя к ним. – Сегодня утром, когда я позвал его на соколиную охоту, он обозвал меня ленивой собакой. Они в Англии не любят соколиную охоту, Рауль.
– Я не говорил ничего подобного! – запротестовал Эдгар. – Мы любим ее не меньше вас, а может, и больше. Просто тогда я был не в настроении.
Жильбер сел верхом на свободный конец лавки, где разлегся Рауль.
– Что ж, у тебя будет время отдохнуть от нашего общества. Говорят, скоро мы ненадолго уедем. Не так ли, Рауль?
Юноша кивнул.
– Да, это так. Ты избавишься от нас обоих, Эдгар. Герцог отправляется с визитом во Фландрию, и мы едем с ним.
– Жаль, – ответил Эдгар. – Мне вас будет не хватать. Это надолго?
– Кто знает? – отозвался Рауль, пожав плечами.
В глазах Эдгара заблестели лукавые искорки.
– Полагаю, герцог уж точно знает, а если это известно кому-либо еще, так только тебе.
– А ты умнее, чем кажешься, – фыркнул Жильбер. – Разумеется, ему известно, однако заставить его сказать невозможно.
– Я не знаю, – заявил в ответ Рауль. – Или вы думаете, наш герцог Вильгельм поверяет свои тайны всем и каждому? – Он взглянул на Эдгара. – Быть может, мы увидим Тостига, который, как говорят, сейчас пребывает при дворе графа Болдуина.
Эдгар презрительно фыркнул.
– И что мне с того? – сказал он. – Я безразличен к Тостигу.
– Вот как? – Рауль выразительно приподнял брови. – Но Гарольд тебе не безразличен, верно?
– Гарольд не Тостиг, – отрезал Эдгар.
– Сдается мне, ты грезишь этим своим Гарольдом, – с лукавой улыбкой заметил Жильбер. – Для тебя он – то же самое, что его любовь для кого-нибудь другого. – Видя, что Эдгар не ответил, а лишь предательски покраснел, Жильбер с невинным видом поинтересовался: – Каков он собой? Похож на Вульнота?
– Вульнот! – с негодованием вскричал Эдгар. – Гарольд не похож ни на кого. Если вам когда-либо доведется увидеть его, то вы поймете, как глупо сравнивать его с кем-нибудь из братьев. – Словно сожалея о собственной несдержанности, сакс поджал губы и не сказал более ни слова, лишь одаряя Жильбера гневным взглядом из-под насупленных бровей в ответ на его подначки.
Спустя несколько минут Рауль встал с лавки и направился к лестнице, бросив через плечо:
– Идем, сакс, пока ты не вцепился бедному Жильберу в глотку.
Эдгар последовал за ним по лестнице на галерею.
– Ты слишком серьезно ко всему относишься, – мягко заметил ему Рауль. – Жильбер не желает тебе зла.
– Я знаю. – Эдгар привалился мощным плечом к одному из арочных проходов. Волосы его золотом сверкали на фоне серого камня, а глаза поражали голубизной. – Я расстроен, – признался он. – У меня на глазах Вульнот перенял ваши манеры в одежде и поведении, и это меня злит без меры. А еще причиняет боль – вот здесь. – Он легонько коснулся рукой груди.
– Почему? – поинтересовался Рауль, рассеяно глядя на залу внизу. – Он молод и, в отличие от тебя, не считает нас своими врагами. – Повернув голову, юноша обнаружил – Эдгар в упор смотрит на него.
– А ты можешь сказать, что вы не враги нам? – негромко осведомился Эдгар.
– Вот, значит, как ты к нам относишься?
– К тебе – нет. Но твой герцог – мой враг, поскольку я – верный вассал Гарольда и Англии. Мне известно, почему я здесь и почему Вульнот и Хакон со мной. Но вам никогда не удастся удержать Гарольда на таком поводке.
Рауль не ответил. Он с некоторым изумлением смотрел на Эдгара, спрашивая себя, о чем тот знает наверняка или догадывается. Эдгар же скрестил руки на своей широченной груди; волоски на них были золотистыми, как и его кудри или завитая бородка.
– Король Эдвард может, конечно, завещать свой трон кому угодно, – сказал он, – но герцог Вильгельм получит его только после нашей смерти.
Его глубокий, неожиданно хрипловатый голос слабым эхом прокатился по каменной галерее. Вслед за этим воцарилась жутковатая тишина; по спине Рауля пробежал холодок, и на него вдруг снизошло предвидение. Он узрел Эдгара лежащим у своих ног, его золотистые кудри перепачканы запекшейся кровью, а сильные, могучие руки и ноги безвольно раскинуты в стороны. Юноша прикрыл глаза рукой, словно для того, чтобы отогнать ужасное видение.
– Что случилось? – спросил Эдгар.
– Ничего. – Рука Рауля упала вдоль тела. – Я не враг ни тебе, ни Англии. Мои желания простираются совсем в другую сторону.
– Да, но ты пойдешь за своим сюзереном, как я за своим, – возразил Эдгар. – Быть может, тебе не нужно то, чего добивается он, но какое это имеет значение? Мы сделали свой выбор, ты и я, и последуем за этими двумя людьми, куда бы они ни повели нас. И пути назад уже нет. – Он меланхолично пожал плечами. – Что она собой представляет, наша с тобой маленькая любовь и ненависть? Когда придет время, ты отвернешься от меня, чтобы послужить делу Вильгельма.
– Однако дружба может длиться вечно, – возразил Рауль.
Они медленно зашагали рядом по галерее.
– Мне бы хотелось… – начал Эдгар. – Мне бы хотелось… – Он вздохнул и легонько покачал головой. – Мы с тобой не знаем, какими дорогами нам придется пройти, прежде чем все закончится, – сказал он. – Поскорее возвращайся из свой Фландрии; я буду скучать без тебя.
В конце недели герцог покинул Руан и въехал во Фландрию через Понтье. Его сопровождали брат, граф Мортен, Роберт д’Э и Рожер де Монтгомери. Вильгельм со всей возможной быстротой направился в Лилль, где располагался фламандский двор, там он был принят со всеми полагающимися почестями милордом графом и его супругой. Граф Болдуин Мудрый не моргнув глазом выслушал нелепый предлог, предложенный ему в качестве оправдания этого визита. Он приказал своим людям препроводить герцога в отведенные ему покои, не упустив из виду ни одной мелочи, которая могла бы вызвать недовольство столь почетного гостя, как герцог Нормандии. Их беседа длилась целый час, и все это время граф непринужденно рассуждал о вещах, каковые, по его просвещенному мнению, могли бы заинтересовать герцога, но при этом тщательно избегал любого упоминания касательно обручения и свадьбы. Вильгельм нетерпеливо притопывал ногой, однако держал язык за зубами. Они церемонно раскланялись друг с другом, но, не успела дверь за графом закрыться, как Вильгельм хлопнул в ладоши, призывая своего камердинера. Доселе он не уделял особого внимания собственному туалету, так что сопровождающие его рыцари многозначительно переглянулись, узнав, что сегодня он отверг три туники, а цирюльник схлопотал затрещину за то, что во время бритья обжег герцогу подбородок. Так что к ужину Вильгельм сошел вниз при полном параде, в сопровождении своего эскорта и нескольких церемонных фламандцев. Он остановил выбор на длинной малиновой тунике, расшитой золотом. Его черные кудри перехватывал простой золотой обруч, а с плеч до пола ниспадала приличествующая достоинству герцога мантия, заколотая на груди большой брошью из драгоценных камней. Золотые поножи удерживали на ногах свободные штанины его панталон, а там, где заканчивались короткие рукава туники, могучие мускулы Вильгельма облегали массивные золотые браслеты. В столь роскошном наряде он смотрелся величественно и великолепно. Графиня Адела, француженка по происхождению, окинула его одобрительным взглядом и прошептала на ухо своей дочери Юдифи: «Матильда будет последней дурочкой, если упустит столь блестящего вельможу».
