– Нет, не все, – заявил он, отбросив всякую осторожность. – Леди отозвалась о вас в крайне оскорбительных выражениях, милорд, и осмелилась даже высказаться в том духе, что ее кровь не должна смешаться с кровью того, кто происходит из рода бюргеров.
Рауль вошел в комнату как раз вовремя, чтобы расслышать эти столь неумные слова. Еще закрывая за собой дверь, он уже понял, что опоздал. Монтгомери по его знаку, благодарно кивнув, исчез, даже не сочтя нужным оскорбиться, когда Рауль одними губами прошептал ему:
– Ступай прочь, болтливый дурак!
Прижавшись спиной к двери, Рауль со спокойной почтительностью переждал первый приступ бешенства герцога. Улучив удобный момент, он произнес:
– Монтгомери дурно пересказал вам всю историю. Это правда, что она действительно использовала такие выражения, но высказала их из женского желания сделать больно тому, кого она слишком близко приняла к сердцу, для собственного спокойствия. Полагаю, вы поступите мудро, если не станете обращать на нее внимания.
– Кровь Христова, я заставлю ее в раскаянии плакать кровавыми слезами! – взревел Вильгельм. – Ах ты гордая вдова! Высокомерная дамочка! – Герцог вновь принялся метаться по комнате. – Она не желает видеть во мне возлюбленного. В таком случае, клянусь распятием, она получит в моем лице врага! – Вильгельм замер у окна и уставился на плывущую по небу луну. Пальцы его стиснули каменный подоконник; внезапно герцог рассмеялся и, обернувшись, бросил: – Я еду в Лилль. Если хочешь поехать со мной, едем! Если же предпочтешь остаться, распорядись, чтобы мой паж Эрранд оседлал своего коня.
– Премного благодарен, монсеньор. Пожалуй, я лучше поеду с вами. Но для чего?
– Леди Матильда недооценила меня, – угрюмо бросил Вильгельм. – Она передала мне послание, словно какому-нибудь ничтожеству, мужчине, не имеющему ни веса, ни влияния. Что ж, я проучу ее.
Более он ничего не пожелал объяснять. Не удалось и отговорить герцога от немедленной поездки в Лилль. Не на шутку встревоженный, Рауль отправился распорядиться насчет лошадей и перемолвиться словечком с графом д’Э. Юноша надеялся, что получасовая задержка хоть немного остудит пыл Вильгельма и заставит его одуматься, но его ждало разочарование. Когда он вновь вернулся к герцогу, тот выглядел уже вполне успокоившимся, однако наотрез отказался выслушивать любые уговоры как Рауля, так и своего кузена д’Э. Роберт же не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться, но он достаточно хорошо изучил своего сюзерена, чтобы понимать – никакие слова не подействуют на герцога в момент, когда на лице у него появляется такое вот упрямое выражение, как сейчас. Он опасался, что Вильгельм сотворит какую-нибудь невероятную глупость, от которой тот в силу возраста еще не избавился, и, обменявшись унылым взглядом с Раулем, предложил Вильгельму взять с собой вооруженный эскорт. Но герцог отказался и от этого совета, презрительно щелкнув пальцами. Одним прыжком взлетев в седло, Вильгельм с места послал коня в галоп.
– Черт возьми, я боюсь за него! – промолвил граф Роберт. – Дьявол сорвался с цепи, Рауль!
Юноша, одной рукой перехватив поводья Версерея, улыбнулся.
– Лучше пожелайте нам удачи в этом… любовном приключении! – сказал он и, прыгнув в седло, помчался вслед за герцогом.
Путешествие получилось стремительным. Тот путь, что послы проделали за два дня, герцог покрыл за одну ночь. Остановился он лишь один раз, на рассвете, да и то лишь для того, чтобы сменить лошадей. Он не желал давать себе передышку даже на отдых; герцог перекусил на ходу и в большой спешке. Говорил он мало, но по мере приближения к Лиллю нетерпение охватывало его все сильнее. Рауль, полумертвый от усталости, все же не смог удержаться от смеха. Он слишком утомился, чтобы раздумывать над тем, как намерен герцог обойтись с дочерью графа Болдуина, но чувствовал, что Вильгельм находится не в том состоянии, чтобы предстать перед элегантным двором. Покрытый дорожной пылью и пятнами конского пота, он больше походил на торопящегося гонца, нежели правящего принца, однако говорить ему об этом было бессмысленно. Рауль даже не удивился, когда, не сбавляя ходу, тот понесся по узким улочкам Лилля к дворцовым воротам, которые проскочил без задержки.
У входа в большую залу герцога узнали. Ошеломленный паж с раскрытым ртом уставился на него, после чего окликнул своих приятелей. Когда Вильгельм спрыгнул с седла, к нему навстречу бросилось несколько человек, приветствовавших его поклонами, робкими расспросами и предложениями проводить в спальню. Но герцог безо всяких церемоний отмахнулся от встречающих словно от назойливых мух и велел Раулю взять его коня под уздцы.
– Я задержусь у нее ненадолго, – пообещал Вильгельм, широким шагом направляясь мимо вежливых джентльменов прямо во дворец.
В зале шесть или семь человек ожидали начала ужина. При виде герцога Тостиг воскликнул:
– Кровь Христова, да это же Нормандец! К чему такая спешка, герцог Вильгельм?
К герцогу наперерез бросился один из фламандских вельмож и принялся объяснять, что граф с сыновьями вот-вот должен вернуться с соколиной охоты, но растерянно оборвал себя на полуслове, поскольку было совершенно очевидно, что герцог его не слушает. Звеня шпорами, Вильгельм пересек вымощенный плитами пол залы и поднялся по узкой лестнице прежде, чем кто-либо из присутствующих успел хотя бы протереть глаза. Они, правда, заметили, что на боку у него висел меч, а в правой руке он сжимал хлыст.
Фламандцы в задумчивой растерянности уставились друг на друга. Им казалось, будто герцог Нормандии сошел с ума.
А Матильда сидела на подушечке в своем будуаре, расшивая узорами напрестольную накидку. Другой ее конец держала в руках леди Юдифь, и обе склонились над своей вышивкой. Они пребывали в окружении нескольких фрейлин, которые занимались тем же. В комнате звучал негромкий разговор, резко оборвавшийся, когда дверь в дальнем конце неожиданно распахнулась. Иглы застыли в воздухе; шесть ошеломленных лиц обратились к двери, и шесть пар глаз округлились от изумления.
На пороге стоял Вильгельм, совершенно неуместный в надушенном будуаре. Заметив выражение его глаз, одна из фрейлин, ойкнув, испуганно вцепилась обеими руками в соседку.
Матильда лишилась дара речи. Наружу рвались какие-то эмоции, душившие ее; она не отдавала себе отчета в том, что это – страх или торжество. Глядя на происходящее словно со стороны, леди отметила: сапоги и мантию герцога покрывает густой слой пыли, его лицо побледнело и осунулось от усталости после долгой скачки; по губам Матильды скользнула тень ликующей улыбки.
– Что все это значит? – осведомилась Юдифь, в голосе которой явственно прозвучало изумление. Поднявшись с места, она шагнула вперед, переводя взгляд с герцога на застывшее лицо сестры.
А Вильгельм неспешным шагом подошел к Матильде. Леди сидела неподвижно словно статуя и молча смотрела на него. Наклонившись к ней (ей же показалось, будто в этот момент он набросился на нее словно коршун), Вильгельм рывком поднял женщину на ноги и стиснул оба ее запястья с такой силой, что у нее перехватило дыхание.
