Шли месяцы. Из унылой Нортумбрии прилетело письмецо от Юдифи, а вот из Нормандии не было никаких вестей. Под фасадом невозмутимого спокойствия в душе Матильды кипели нешуточные страсти. Она сгорала от нетерпения. В своих рассуждениях леди исходила из предположения, что Вильгельм непременно предпримет новую атаку на ее оборонительные редуты, и уже из этих соображений планировала свою тактику, которая должна была сделать герцога ее покорным рабом. Но он не давал о себе знать; почему он так вел себя – чтобы помучить ее неизвестностью и разжечь желание или же потому, что больше не хотел видеть Матильду?
Бродячий торговец появился вновь; она набросилась на него с расспросами, но привезенные им новости оказались неутешительными. Герцог пребывал в прекрасном расположении духа, когда купец видел его в последний раз; его светлость купил женские украшения. Коробейник понимающе подмигнул: наверняка намечалась свадьба. Однако подробные расспросы ни к чему не привели. В Нормандии поговаривали, будто герцог намерен сочетаться браком; кое-кто даже называл потенциальных невест, но разве можно сказать заранее, кому из красавиц повезет стать его женой?
Матильда побледнела еще сильнее и осунулась. Фрейлины заметили, как она не мигая смотрит куда-то вдаль расширенными глазами, ничего не замечая вокруг себя; им стало по-настоящему страшно, потому что именно в такие минуты от нее можно было ожидать чего угодно. Но она не обращала на них никакого внимания, и вскоре к ней вернулось прежнее спокойствие вкупе с самообладанием. Они и не подозревали о том, какой ураган бушует в душе леди. Лишь в горячечных мечтах о том, что герцог Нормандии по-прежнему желает ее, Матильда могла обрести успокоение; разговоры о его женитьбе только разжигали ее собственнические инстинкты. Она скрючила пальцы, отчего они стали похожими на когти: ах, если бы он вдруг оказался здесь и сейчас! Если бы она могла вцепиться ими в лицо этой неведомой красавицы! Матильда была уверена, что ненавидит их обоих, и жадно ловила любые новости, доходившие до нее из Нормандии.
Минул год. Если герцог хранил молчание, дабы наказать ее, он добился своего. Неуверенность в собственных силах не давала ей спать по ночам; Матильда срывалась на своих фрейлин и была непозволительно груба с теми придворными льстецами, что пели ей дифирамбы. Среди них оказался и благородный фламандец, положивший свое сердце к ее ногам; она милостиво улыбнулась ему, и он пал на колени, дабы поцеловать подол платья Матильды, величая ее Снежной Принцессой. Возвышенной, Величественной и Неприступной! Она смотрела на него и видела ястребиные глаза Вильгельма, а вскоре и вообще перестала замечать беднягу. Да, это был никуда не годный способ завоевать любовь женщины, пресмыкаясь у ее ног и захлебываясь слезами любовного экстаза! Мужчина должен драться за обладание тем, чего желает его сердце; он должен брать силой, а не выпрашивать; и крепко держать завоеванное, не выпуская из рук, а не застывать в немом обожании. Неудачливый воздыхатель получил отставку; как только он исчез с ее глаз, Матильда едва ли хотя бы вспомнила о нем.
Очередные новости, дошедшие к ним из Нормандии, не имели никакого отношения к женитьбе, зато вплотную касались военных действий и завоеваний. Граф Болдуин, прослышав о событиях в Арке, конфузе французского короля и бегстве графа Ги Жоффрея из-под Мулена еще до того, как туда пожаловал герцог, дабы вернуть свою собственность, долго гладил бороду, после чего задумчиво изрек:
– Это единственный человек, которого я знаю, способный управлять своей судьбой. Дочь моя, ты поступила крайне неразумно, с презрением отвергнув Вильгельма Нормандского.
Матильда ничего не ответила, зато со всем вниманием прислушивалась к разговорам о победах и достижениях герцога, кои вели придворные отца. Те, кто хоть немного разбирался в хитросплетениях нормандской политики, со знанием дела утверждали, что граф д’Арк на протяжении долгих лет оставался злейшим врагом Вильгельма. Мужчины упражнялись в остроумии, живописуя друг другу, что произошло бы, если б герцог нагрянул в Арк уже после появления там короля Генриха или если бы ему не удалось обратить отряд графа в бегство, вследствие чего тот кинулся искать спасения за стенами замка. Болдуин, выслушав все эти мудрствования, сухо заметил:
– Мессиры, во всем христианском мире есть два человека, которые в своих поступках не полагаются на столь заманчивое слово «если». Один из них – герцог Вильгельм, второй – я.
Получив такую отповедь, его придворные смолкли. Граф Болдуин, стоя у окна, меланхолично взирал на расстилавшиеся внизу мирные поля.
– Мы еще услышим о Нормандце, – предрек он. Оторвав взгляд от пейзажа за окном, милостиво взглянул на придворных. – Да, услышим и много интересного, – сказал он. – Валь-э-Дюн, Мелан, Алансон, Домфрон и Арк: боюсь, он преисполнится самомнения. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – пока что он не потерпел ни одного поражения, ни единого. – Граф уныло покачал головой.
Его сын, Роберт Фризский, с многозначительной улыбкой заметил:
– Вы полагаете, король Генрих смирится с поражением, милорд?
– Сомневаюсь. Очень сильно сомневаюсь, – вздохнул граф Болдуин.
– Я буду удивлен, если в самом ближайшем будущем Франция не вторгнется в Нормандию, чтобы отомстить и отомстить страшно.
– Вы – дальновидный человек, сын мой, – смиренно отозвался старый граф.
Судя по известиям, доходившим до них во Фландрии, удар, отре́завший Гийома д’Арка от его союзников, практически положил конец беспорядкам в Нормандии. Отрывочные сведения о политических мерах – жестком установлении Мира Божьего
[34], изгнании из страны недовольных, возвышении проверенных сподвижников – приходили в Брюссель по различным каналам, наглядно демонстрируя одной встревоженной леди, насколько отдалился от нее герцог Вильгельм. Она видела, что впереди его ждут великие дела и он уже вершит их, увлекаемый приливом собственной неуемной энергии. Матильда потянулась к нему, чтобы он остановился, подхватил ее на руки и унес с собой в это грозное и великолепное будущее. Она дрожала всем телом от этого всепоглощающего порыва окликнуть его и призвать к себе; Холодное Сердце трепетало, чувствуя себя совершенно беззащитным, потому что герцог Вильгельм наконец-то заставил ее бояться; так людей страшит неизвестность.
А события тем временем шли своим чередом. Матильда напрягала слух, чтобы уловить последние сплетни о его женитьбе. Молчание Вильгельма покорило ее; она почти лишилась надежды. Готовясь к тому, чтобы с полным самообладанием встретить известия о его неминуемой женитьбе, женщина вдруг задрожала как осиновый лист, узнав о прибытии в Брюссель послов из Нормандии.
Отец позвал за дочерью, и она твердым шагом направилась к нему, скрывая за безмятежностью бурю, что разразилась в ее душе.
Граф Болдуин без обиняков заявил:
– Дочь моя, к нам вновь прибыл мессир Рауль де Харкорт в сопровождении многочисленных высоких сеньоров, чтобы сделать мне одно предложение. Мне донесли, будто он готов вернуться к делу двухлетней давности, что поистине повергает меня в изумление, клянусь всеми святыми! – Граф умолк и окинул свою дочь непривычно строгим взглядом, в котором, однако, сквозило беспокойство. – Я держу слово, Мальд
[35], – сказал он. – Не стану силой навязывать тебе второй брак, но, если ты дорожишь собственной шкурой и моей честью, то да не сорвутся вновь с твоих губ неуважительные слова!
