– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – заявил Эдгар с упрямством выпившего человека. – План Вильгельма, может быть, и хитроумен, но какое дело воину до хитростей?
Слова эти были встречены одобрительным ропотом; однако тут Роже де Бомон решил, что пора и ему сказать свое веское слово:
– Ты помнишь, Рауль, как в Мелане я сказал тебе, что боюсь нашего герцога?
– Да, еще бы. И король Генрих тоже его боится. Это ведь очевидно, не так ли? И будет бояться до конца дней своих, потому что у него есть на то веские причины.
Роже сухо заметил:
– Хм! Насколько я могу судить, друг мой, сегодня король куда сильнее Вильгельма.
Рауль протянул руку к блюду с марципаном и принялся машинально отщипывать мелкие кусочки.
– Вильгельм уверен в своей победе, – сказал он наконец.
– Слепая уверенность молодого человека, – возразил Роже. – Но я уже давно не зеленый юнец. Говорю тебе, не нравится мне это дело. Слишком многое против нас.
– Да, но у нас есть Вильгельм, – парировал Рауль. – Неужели вы не понимаете? Мы все – и король Генрих тоже – думаем, что победить можно только тогда, когда ты сильнее своего врага. Однако Вильгельм полагает, что на войне не все так просто. Мы противопоставим французам не только свою силу. Речь идет о воинском таланте Вильгельма против таланта Генриха. – Рауль допил остатки вина из своего кубка и со стуком опустил его на стол. – А Генрих начисто лишен таланта, насколько я могу судить, – весело заметил он.
– Что за глупости ты несешь? – возмутился Хуберт, который, озадаченно нахмурившись, прислушивался к разговору. – На войне всегда побеждает сила, можешь мне поверить.
Однако юноша лишь упрямо покачал головой в ответ.
– Нет. Только не в этот раз. Вот увидите. Хитрость Вильгельма, а не мощь Франции или наша доблесть выиграет войну.
– Что ж, будем надеяться, ты прав, Рауль, – сказал Роже. – Но мне бы хотелось послушать, что имеет сказать на сей счет Гуго де Гурней.
Рауль искоса взглянул на Роже.
– Он во всеуслышание поддержал герцога, сеньор, – заметил устало.
– Да-да, он сделал то, что должен был сделать, и я, и все настоящие мужчины последуем его примеру. Тем не менее мне бы хотелось, чтобы нами командовал кто-нибудь более опытный в таких делах.
Часом позже Рауль покинул Бомон-ле-Роже и вместе с отцом и братьями направился на север, к Харкорту. Эдгар неспешно ехал впереди с Хубертом, и, поскольку Жильбер Дюфаи предпочел общество Гизелы, Рауль оказался между двух братьев. Некоторое время они хранили молчание; Эйдес вспоминал только что съеденный ужин, а Гилберт исподтишка изучал профиль Рауля. Гилберт вдруг обнаружил, что не помнит, из-за чего он в детстве потешался над Раулем. Разумеется, тому все так же недоставало богатырской стати, коей должен обладать всякий настоящий воин, и он по-прежнему выглядел так, словно заблудился в этом мире, но при том каким-то образом сумел обрести самообладание и выдержку, что произвело на Гилберта неизгладимое впечатление. К тому же нельзя было отрицать, что, несмотря на свою разборчивость, Рауль оказался способен на поразительные вещи: например, отправиться во Францию под видом бродячего торговца или спокойно возражать богатым сеньорам с таким видом, будто сам был одним из них. Словом, он лишь пуще прежнего представлялся Гилберту сплошной загадкой. Невозможно было понять, о чем он думает, а еще у него, оказывается, очаровательная обезоруживающая улыбка, от которой в глазах юноши начинали плясать веселые искорки, причем в момент, когда все остальные не видели решительно ничего смешного. Тяжеловесно размышляя об этом, Гилберт вдруг вспомнил: он и в детстве не догадывался о том, что скрывается за невозмутимостью и спокойствием Рауля. Вот только в прежние времена ему и в голову не приходило допытываться об этом.
Наконец подал голос ехавший по другую сторону Рауля Эйдес. Он думал совсем не о младшем брате; Эйдес вообще никогда и ничему не удивлялся.
– А у тебя отличный жеребец, – заметил Эйдес. – Впрочем, серые в яблоках лошади мне всегда не нравились.
Рауль ласково потрепал своего Бланшфлауэра по шее.
– С чего бы это? – осведомился он.
– Ну, не знаю, – туманно ответил Эйдес. – Я бы, пожалуй, предпочел гнедого, такого, как твой прежний конь, Версерей. Так что советую тебе для боя оседлать именно Версерея – если он будет, этот бой, – угрюмо добавил Эйдес.
– Кровь Христова, разумеется, будет! – высказал презрение Гилберт. – Что за мысли лезут тебе в голову?
– Да все эти разговоры о воинских хитростях и отступлении, – признался Эйдес. – Я слушал ваши беседы, пока ел пудинг. Молодой Рауль рассуждал о том, что войну можно выиграть хитростью, и, судя по вашим речам, кажется, будто вы вознамерились прогнать французов прочь, не нанеся им ни единого удара. – Он громко фыркнул, выражая свое несомненное презрение. – Что ж, я совсем не такой, как Рауль, и не стану ломать голову над тем, что пишут в книгах, и тому подобном. В общем, я ничего не понял.
– Здесь нечем гордиться, – заметил Рауль. – Сначала мы отступим, а потом ударим. Теперь понимаешь?
Но слова его не произвели на Эйдеса особого впечатления.
– Было бы намного лучше сначала ударить, так, чтобы потом нам и отступать бы не пришлось, – сказал Эйдес.
– А ведь в чем-то он прав, – заметил Гилберт.
– Так я и знал, что ты меня поймешь, – с благодарностью отозвался Эйдес.
А вот Рауль ничего не ответил, и Гилберт подумал: «Да он просто не слушает, словно не считает нужным отвечать». Не выдержав молчания, Гилберт язвительно заметил:
– Эй, ты что, спишь или слишком высокого о себе мнения, чтобы обсуждать с нами подобные вещи?
– Нет, просто я сам понимаю далеко не все, – ответил Рауль.
Смягчившись, Гилберт заявил:
– Там, в Бомоне, ты, похоже, понимал все очень хорошо.
– Видишь ли, там мне пришлось объяснять другим. Нет, я, конечно, понимаю план Вильгельма, но не до конца. Хочу сказать, что не знаю, как можно заманить короля Франции в глубь нашей территории или когда именно наступит подходящий момент для нанесения удара.
Гилберт что-то проворчал себе под нос, и некоторое время они ехали молча. Тишину внезапным вопросом нарушил Эйдес:
– А почему сакс носит бороду? Это что – обет какой-то или епитимья?
– Ни то, ни другое. Все саксы носят бороды, – отозвался Рауль.
На лице Эйдеса отразилось удивление.
– Что за блажь? – заметил он. – Пусть он лучше сбреет ее.
– Не вздумай сказать ему об этом, – оживился Рауль. – Он очень ею гордится.
– Не понимаю, как можно гордиться бородой, – заявил Эйдес. – С нею он похож на варвара.
– Постарайся, чтобы он не услышал и этого, – посоветовал Рауль брату.
