Прошло совсем немного времени, и он вновь заговорил с ней о любви; и на сей раз она не убежала. Эльфрида знала, что ей не сто́ит выслушивать мужчину, который еще не заручился согласием ее отца; она знала, как должна вести себя и что говорить скромная девушка, но, не удержавшись, легонько наклонилась в его сторону. И кто после этого станет обвинять Рауля в том, что он поймал Эльфриду в объятия?
Вот так и получилось, что они поклялись хранить друг другу верность. Держа ее руки в своих, Хранитель сказал:
– Я могу отправить письмо в Англию, твоему отцу, но мне это не нравится. Я ведь наверняка получу холодный ответ, верно?
– Боюсь, что так, – ответила она. – Да, моя матушка и вправду была нормандкой, но отец недолюбливает нормандцев с тех пор, как король начал отдавать им явное предпочтение в Англии. А вот если Эдгар замолвит за нас словечко, то он может и смягчиться.
– Эдгар останется моим другом. После твоего возвращения я приеду в Англию так скоро, как только смогу. – Внезапный страх вдруг ледяной лапой сжал ему сердце. – Эльфрида, ты ведь не связана обещанием с кем-нибудь другим?
Зардевшись, она покачала головой и тут же принялась сбивчиво объяснять, как такое могло произойти; ведь девушка, которой уже сравнялось двадцать лет, незамужняя, не удалившаяся в монастырь и даже не обрученная, являла собой столь необычное зрелище, что факт сей бросал порочную тень на ее репутацию. Но, заглянув в улыбающиеся глаза Рауля, она с долей достоинства заявила:
– Моей вины в том нет, мессир.
Улыбка Рауля стала шире; он принялся целовать ее пальчики, пока она не укорила его в том, что в любой момент на галерею может войти еще кто-нибудь и увидеть их. Тогда Рауль отпустил руку Эльфриды, но обнял девушку за талию. На это она ничего не возразила; быть может, оттого, что они сидели на скамье, его поддержка показалась ей даже желанной.
– Расскажи мне, почему в том не было твоей вины, сердце мое, – прошептал Рауль ей на ушко.
Совершенно серьезно, с благоговейным трепетом в голубых глазах, она поведала ему о том, что еще ребенком была обручена с Освином, сыном Гундберта Сильного, владельца восьмидесяти хайдов
[62] земли в графстве Уэссекс.
– Он тебе нравился? – прервал ее вопросом Рауль.
Эльфрида почти не знала его. И никогда не виделась с ним с глазу на глаз, поскольку в Англии не принято, чтобы девушка оставалась наедине с мужчиной до тех пор, пока она не окажется связанной с ним узами брака. Он был вполне достойным молодым человеком, вот только умер ужасной смертью, едва она вступила в брачный возраст. У него вышла ссора с неким Эриком Ярлессеном, свирепым чужеземцем, переселившимся в Уэссекс из северо-восточной части Британии, где в то время действовали датские законы. Эльфрида не знала, из-за чего они поссорились, но полагала, что Освин нанес датчанину определенный ущерб. Однако потом, на масленицу, Освина неожиданно свалила какая-то изнуряющая лихорадка; кое-кто уверял, что это была желтуха, ведь кожа его приобрела желтоватый оттенок; и, хотя он проглотил девять вшей, голодавших девять дней, а на запястье ему посадили живую лягушку, пойманную вечером накануне Ивана Купала, чтобы она оттянула у него жар, все было напрасно. Лихорадка не уменьшалась; с каждым днем ему становилось все хуже и хуже, пока однажды он не умер после долгой болезни; смерть унесла его в расцвете сил.
– После этого, – продолжала Эльфрида, инстинктивно сунув ладошку в руку Рауля, – нашлись люди, которые выдвинули против Эрика обвинения, и среди них – Гундберт, отец Освина. Говорили, что Эрика изгнали из северо-восточных графств, потому что он творил там всякие непотребства и даже занимался колдовством. – Девушка быстро перекрестилась, и дрожь пробежала по ее телу. – Эти люди утверждали, будто уверены, что он применил против Освина stacung. Ты не знаешь значения этого слова? Это когда человек создает образ своего врага, а потом втыкает в него терновый шип, молясь о его смерти.
– Черная магия! – заметил Рауль. – Фу! И что же сталось с тем Эриком?
– Когда состоялся очередной совет графства, он предстал перед главным магистратом и отрекся от обвинений, потребовав справедливого суда. Священник взял в руку две деревянные палочки, на одной из которых был начертан Святой крест, а на другой не было ничего; а Эрик, помолившись Господу о том, чтобы Он свершил правосудие, стал тянуть жребий. – Эльфрида крепче прижалась к Раулю. – На той палочке, что он вытащил из руки священника, не было ничего, поэтому все поняли: Господь объявил его клятвопреступником и это он повинен в смерти Освина через посредство stacung, то есть, колдовства.
– И что же было дальше? – спросил Рауль.
– Одни начали говорить, будто он должен заплатить вергельд
[63] – то есть виру, устанавливаемую за голову человека, если он убит. Освин был таном короля, как и мой отец, поэтому денежная компенсация за его убийство исчислялась двенадцатью сотнями шиллингов, которые Эрик, скорее всего, не смог бы заплатить. Но главный магистрат постановил: преступление слишком уж черное и тяжкое, чтобы его можно было искупить серебром, и приказал забить Эрика камнями, что и было сделано во вторник выкупа
[64]. Сама я этого не видела, но мне рассказывали. Вот почему я до сих пор даже не обручена.
Рауль прижимал обе ладошки Эльфриды к своей груди, щекой касаясь ее щеки.
– Ты жалеешь об этом, птичка моя? – спросил он.
– Нет, – призналась она. – Теперь не жалею.
Глава 5
Недели складывались в месяцы, а эрла Гарольда по-прежнему с почетом и уважением развлекали в Руане. Для него придумывали всевозможные забавы, и никто даже не заикался о его отъезде. Равным образом и он не делал попытки сбежать, хотя кое-кто в его окружении считал, что возможностей для этого было предостаточно. Когда эрл отправился с визитом к Вульноту в Румар, Эльфрик даже составил план, как им ускользнуть незамеченными из дома Вульнота и верхом доехать до границы. Гарольд, прекрасно понимая, что за каждым его шагом следят, и будучи вполне уверенным в том, что во все порты и сторожевые посты на границе давно разослано предупреждение о его возможном появлении, отклонил этот план без малейшего сожаления. От Эдгара, получавшего письма из Англии, он знал: король Эдуард по-прежнему пребывает в добром здравии, а в стране царит спокойствие. Он мог позволить себе ожидание, и даже если куртуазное заточение и раздражало его, то он был не тем человеком, чтобы проявлять свои чувства на людях. Маска, которую носил, оказалась настолько убедительной, что даже Эльфрик уверовал: Гарольд погряз в праздной беззаботности, и в отчаянии заламывал руки, терзаясь горькими сомнениями. Но эрл отнюдь не страдал беспечностью. Как-то он сказал Эдгару: нынешнее пребывание в Нормандии полезно уже хотя бы тем, что позволило ему узнать герцога Вильгельма и его ближайших сподвижников настолько хорошо, насколько он и мечтать не мог. Через полгода эрл Гарольд близко познакомился почти со всеми высшими сановниками Вильгельма. Понаблюдав за воинственными баронами, к числу которых принадлежали виконты Котантен и Авранш, он обронил:
