– Отличные бойцы, но не более того.
Эрл постарался установить дружеские отношения с советниками герцога Фитц-Осберном, Жиффаром, де Бомоном и прочими.
– Верные и преданные люди, – сказал Гарольд, – однако они всего лишь выполняют волю своего господина.
Наблюдая за баронами рангом пониже, такими как знаменосец герцога Ральф де Тони и лорды Каани, Монфике и л’Эгля, он заметил:
– Порывистые и неуправляемые господа, которым нужна твердая рука.
Сведя с ними знакомство, Гарольд выбросил их из головы. А вот когда настоятель собора Герлуина в Беке Ланфранк пожаловал с визитом в Руан, эрл Гарольд отозвался о нем в совершенно другом тоне:
– Этот человек опаснее всех остальных вместе взятых, – негромко сказал он.
Эдгар изрядно удивился.
– Я думал, вам понравится приор, милорд, – заметил он.
И вот тогда эрл сказал нечто такое, что показалось его верному тану чем-то непостижимым.
– Хотел бы я, чтобы он был моим советником, – обронил Гарольд.
Эдгар нахмурился.
– Да, я знаю, что он очень умен. Говорят, это настоятель устроил свадьбу герцога. По-моему, он иногда дает советы Вильгельму.
Эрл с мягкой улыбкой взглянул на него.
– Я тщетно искал среди всех благородных вельмож Нормандии того, кто стои́т за плечом герцога и потихоньку нашептывает ему советы. Теперь я знаю, кто этот человек, и можешь мне поверить – я боюсь его.
– Советник! Разве герцог нуждается в нем? – удивился Эдгар.
– Не для того, чтобы управлять страной, пожалуй, и уж, конечно, не для того, чтобы вести боевые действия, а вот для тайной искусной работы, интриг – да, советник ему просто необходим, – ответил Гарольд.
– А как насчет Ансельма? – предположил Эдгар. – Он тоже славится мудростью суждений.
Но Гарольд лишь покачал головой.
– Святой человек, истинный подвижник, однако чрезмерная святость не позволяет ему давать такие советы, на какие способен изощренный ум Ланфранка.
Эрл более ничего не добавил, но слова его запали Эдгару в душу. Сакс даже как-то заметил Жильберу Дюфаи, что полагает, будто Ланфранк пользуется огромным доверием герцога, и по тому, как засмеялся в ответ Жильбер, заключил: и здесь эрл Гарольд оказался прав. Дурные предчувствия охватили тана с новой силой; он понял, что его повелитель окружен врагами, которые не стесняются прибегать к тайному оружию, а собственная неспособность и бессилие помочь Гарольду вновь сделали его таким же раздражительным и нетерпимым по отношению к тем, кто приютил его, как и тринадцать лет тому.
Поскольку и Рауль, и Эдгар знали, какие планы вынашивают их хозяева, и не имели возможности заговорить об этом, между ними начало нарастать невидимое отчуждение. Под их дружеским разговором скрывалось осознание того, что у них появились тайны друг от друга. Эдгар, стараясь, чтобы разногласия их лидеров не положили конец дружбе между ними, с горечью думал: Рауль более не интересуется никем и ничем, кроме Эльфриды. Рауль же, понимая, какая тяжесть лежит на сердце Эдгара, старался через разделявшую их пропасть протянуть ему руку, будучи уверенным в том, что преданность сакса и ревностное служение своему господину превращают дружбу во вражду.
Однажды, взяв Эдгара за плечи, он заявил:
– Что бы ни случилось, какой дорогой мне ни предстоит пройти, ты знаешь – не я выбрал для себя этот путь, Эдгар.
Сакс, стряхнув с себя его руки, угрюмо ответил:
– Ты – нормандец и друг Вильгельма. Разумеется, должен хотеть того же, что нужно ему.
Рауль, молча окинув Эдгара долгим взглядом, отвернулся. Он ушел, а сакс остался стоять у окна, глядя вниз из-под насупленных бровей; Рауль мог лишь догадываться о том, что под гнетом недовольства и гнева в сердце Эдгара звенели струны гордости за свой народ и верности своему сюзерену. Немного погодя, когда они столкнулись на лестнице, Эдгар, развернувшись, зашагал рядом с Раулем, с неловкостью проворчав:
– Прости меня: в последнее время я что-то сам не свой.
Руки их соединились в крепком пожатии.
– Знаю, – ответил Рауль. – Но, что бы ни случилось, перед лицом Господа нашего, Девы Марии и Фазана
[65] клянусь: я был, есть и всегда останусь твоим другом.
Осень сменилась зимой; легкий снег укрыл крыши домов. Эдгар отправился в Харкорт вместе с Раулем, чтобы поздравить старого Хуберта с семидесятилетием, и Эльфрик с отвращением заметил Сигвульфу:
– Эдгара волнуют лишь его нормандские друзья, я полагаю, он с радостью предпочтет их нам, своим соотечественникам. Он презирает Вульнота за то, что тот перенял их манеры, но, несмотря на свою бородку и короткую тунику, вечно оставляет нас, чтобы проехаться верхом вместе с Фитц-Осберном или повидаться с этим громогласным бароном, люди которого, встретив тебя на дороге, кричат «Ату его! Ату!».
После Нового года случилось событие, одинаково занимавшее умы и нормандцев, и саксов. В Бретани молодой граф Конан, годом ранее разогнавший своих воспитателей и советников, начал демонстрировать признаки порочного упрямства и неуправляемости. Одним из первых его самостоятельных деяний стало заточение в темницу своего дяди Одо, предварительно закованного в кандалы. В Нормандию доходили известия об этом и прочих сумасбродствах графа. Похоже, он обещал стать таким же тираном, как его отец или дед, и знающие люди шептались, что он при первой же возможности намерен денонсировать клятву вассальной верности Нормандии.
В начале весны 1065 года Конан прислал письменное уведомление герцогу Вильгельму, со всем пылом и хвастовством юности объявив, что более не считает себя вассалом Нормандии и готов сразиться с герцогом на границе в назначенный им день. Полагали, будто основным объектом нападок Конана должна стать пограничная нормандская крепость Сен-Жак, и посыльные вскоре привезли известия о том, что он выступил маршем к городу Мон-Доль, принадлежавшему герцогу.
Вильгельм принял вызов Конана, не выказав ни малейшего удивления или гнева.
– Все они одним миром мазаны, эти бретонские властители, – только и сказал он. – Я ждал чего-то подобного.
К тому времени как внизу, под лестницей, был накрыт ужин, по всему дворцу уже разнеслась весть – Нормандец вновь собирается на войну. Герцог Вильгельм занял свое место за столом и, сняв пробу с первого блюда, повернувшись к Гарольду, сказал:
– Что скажете, эрл Гарольд? Хотите сразиться в битве на моей стороне?
Это было настолько неожиданно, что все саксы как один удивленно вскинули головы. Эрл же не спешил с ответом и отведал блюдо, которое один из слуг, преклонив колено, протянул ему. Наблюдая за ним, Рауль спросил себя, какие расчеты сейчас с быстротой молнии проносятся у него в голове. По глазам его, впрочем, ничего нельзя было прочесть; по губам скользнула легкая улыбка. Эрл вытер пальцы о салфетку.
