Лорд Сингуэлиц нехотя поднялся по ступеням на возвышение и угрюмо последовал за герцогом прочь из залы. Оставшиеся, удивленно переглянувшись, выразили общее мнение, что никто не может предугадать, как намерен поступить Вильгельм.
А в соседней комнате Тессон занял оборонительную позицию у самых дверей, искоса поглядывая на герцога.
Вильгельм же расстегнул на плече застежку мантии, сбросил тяжелую, подбитую мехом накидку и не глядя протянул ее на вытянутой руке. Лорд Сингуэлиц, шагнув вперед, принял ее.
– Итак, друг мой? – начал герцог.
Тессон, сложив мантию, перебросил ее через спинку кресла.
– Монсеньор, вы не заставите меня сказать вам «да», – прямо заявил он. – Вы еще молоды, но я уже оставил позади скороспелую порывистость юности.
– Ты готов выступить против меня, Тессон, и отказать мне в помощи? – осведомился герцог.
– Говоря простым языком, – да, монсеньор. Если вы намерены отправиться в этот безумный поход, идите один.
– Вот, значит, как? – мягко проговорил Вильгельм. – Но я все еще помню воина, который подъехал ко мне на равнине Валь-э-Дюн и ударил меня перчаткой по щеке, заявив: «Никогда более, сеньор, я не причиню вам зла».
Тессон покраснел, однако упрямо покачал головой.
– Так и есть. Если я и отказываю вам, то лишь ради вашего собственного блага, милорд, путь даже это вам не по вкусу. Молодые горячие головы могут последовать за вами, если хотят…
– Разве я похож на сорвиголову, Тессон?
Лорд Сингуэлиц набычился.
– Нет, сеньор, я этого не говорил. Но вы чересчур часто одерживали победы и от этого стали беспечным. А я, изнуренный в ратных подвигах и поседевший, говорю вам, что не стану участвовать в этой безумной затее. Заметьте, я не сказал об этом там, посреди шума и гама, но теперь, когда вы спросили меня, даю вам свой ответ.
– Годы летят, Тессон. – Герцог подошел к очагу. – Я забыл, что ты стал слишком старым, чтобы сражаться рядом со мной.
Тессон моментально ощетинился.
– Старым? Как бы ни так, мой повелитель! Кто говорит, что я стар? Я все еще способен принять посильное участие – и не только – в любом турнире либо сражении. И вы называете меня стариком? Что, мои руки ослабели? Или вы полагаете, будто мои мускулы заплыли жиром, мои силы иссякли, а моя кровь стала похожа на воду? Матерь Божья!
– Не я, Тессон.
В голосе герцога прозвучали снисходительные нотки. Глаза Сингуэлица налились кровью; брызгая слюной, он заявил:
– Кровь Христова! Назовите мне имя того опрометчивого наглеца, что посмел так отозваться обо мне! Обещаю вам: я покажу ему, сколько сил у меня еще осталось! Старик? Ха, клянусь Господом!
Герцог, повернувшись, положил руки на плечи Тессона.
– Нет, друг мой, никто не сомневается в твоей удали. Тем не менее, я думаю, ты постарел душой и полюбил покой сильнее, чем раньше. Никто не посмеет упрекнуть тебя в этом: твои славные деньки остались в прошлом. Забудь, что я просил тебя о помощи. Быть может, если я поведу армию в Англию, ты присоединишься к тем, кто останется здесь править герцогством.
Лорд Сингуэлиц набрал полную грудь воздуха.
– Сеньор, – заявил он, вперив в герцога пылающий взгляд, – чего вы требуете от меня?
– Ничего, – ответил Вильгельм.
Владетель Сингуэлица шумно глотнул слюну.
– Я выставлю двадцать кораблей и всех людей Тюри! Этого довольно?
– Да, вполне. Кто поведет твоих вассалов?
– Кто поведет их? – переспросил Тессон, словно не веря своим ушам. – Кто поведет?.. Кровь Христова, я и поведу их! Можете так и передать моим насмешникам!
– Непременно, – с лукавой улыбкой пообещал герцог. Услышав щелчок дверного замка, он оглянулся. – Неель! – воскликнул, протягивая вошедшему руку. – Главный Сокол, я уже отчаялся увидеть тебя!
Сапоги виконта Котантена были забрызганы грязью, и он все еще сжимал в руке хлыст и перчатки. Годы припорошили его каштановую шевелюру сединой, но он сохранил былую стройность, и на его теле по-прежнему не было ни капли жира. Быстрым шагом Неель пересек комнату и крепко пожал герцогу руку.
– Прошу прощения, монсеньор. Я приехал издалека и так быстро, как только смог. Ваш посланец застал меня вдали от дома. Но к делу. Чем могу служить вам? Фитц-Осберн рассказал мне кое-что, однако посоветовал найти вас, чтобы узнать все подробности.
Владетель Сингуэлица, несколько поостыв, проворчал:
– Безумная затея, право слово. Беги отсюда стремглав, пока он лестью не уговорил тебя, как только что поступил со мной. – Тессон мрачно покачал головой. – Ох, я же знаю вас, сеньор! Вы очень хитры и привыкли добиваться своего. Но, клянусь Богом, господин мой Вильгельм, вы прекрасно знаете, что вам не обойтись без людей Тюри!
Герцог расхохотался, по-прежнему не выпуская руки́ Сен-Совера из своей.
– Неель, я собираюсь в Англию, чтобы отобрать у Гарольда Годвинсона королевство, которое было обещано мне. Ты мне нужен: поедешь со мной?
– Да, конечно: я всей душой с вами, – ответил Неель. – Давайте скрепим это на бумаге. Вам нужны корабли? Что ж, я могу снарядить несколько. Пошлите за своим писцом, монсеньор, и попросите его записать мое имя. Ты тоже едешь, Тессон?
– Неужели ты думал, что я буду стоять и смотреть, как ты рвешься вперед, Главный Сокол? – поинтересовался лорд Сингуэлица, вновь выпячивая грудь. – Сколько человек ты можешь выставить? Я готов предложить больше.
С трудом сохраняя серьезность, герцог ударил в гонг, стоявший на столе, и кликнул своего клерка. Имена Сен-Совера и Тессона были должным образом записаны под их печатями; они вышли, и герцог послал за владетелями Муайона, Трегоза и Манвилля.
Один за другим лидеры собравшихся уединялись с герцогом. Список имен становился все более внушительным; отказать герцогу – означало проявить нелояльность; волей-неволей бароны ставили свои печати под вырванными у них обещаниями, и те, кто покорился воле Вильгельма, уже сами стремились к тому, чтобы оставшиеся разделили с ними взятые на себя обязательства. Совет в Лилльбонне в конце концов увенчался полной победой герцога. Неохотное согласие его вассалов сменилось даже некоторым энтузиазмом. Для них стало делом чести не дать соседу превзойти себя в обещаниях; началось обсуждение строительства флота. Жильбер, архиепископ Лизье, отбыл в Рим, получив необходимые наставления, а через несколько недель герцог на церковном соборе, который состоялся в том же Лилльбонне, назначил Ланфранка аббатом монастыря Сент-Этьенна, сооруженного в Кане в качестве епитимьи за его женитьбу.
Глава 3
Кардиналы, собравшиеся на конклав в Риме, выслушали Жильбера. Обсуждение затянулось на много дней, однако с самого начала стало ясно – вопрос о клятвопреступлении склонил чашу весов не в пользу Гарольда Годвинсона. Была оценена и святость реликвий, и само письмо Гарольда, которое тоже стало предметом оживленной и длительной дискуссии. Но Рауль, прослышав об этом, язвительно заметил:
