– Извини. Не буду на тебя давить.
– Знаю, что хочешь помочь, детка, но рассказывать особо нечего.
– Ты нервничаешь, и я подумала, что, может, если мы поговорим о твоей маме, ты не будешь так волноваться перед встречей с ней.
Я нажал на газ. Пытаясь снять стресс быстрой ездой, я то и дело выезжал на полосу обгона. Меня атаковали детские воспоминания.
– Она так и не оправилась после смерти Кейлы. Из-за этого расстроились их отношения с отцом. И все разрушилось окончательно. Сначала стало плохо, потом очень плохо, потом еще хуже. Она переключилась на водку, а он – на других женщин.
Эйвери сжала мою ногу:
– Ужасно.
Я стал перекатывать эти слова в уме: «Ужасно? Ужасно…» Много лет назад мать выпала из наших жизней. Потеряв Кейлу, она отстранилась от меня, а отца вообще начала игнорировать. Ему тоже было тяжело, и она оставила его страдать в одиночестве. Я не осуждал его за то, что он изменял маме. Она его забыла, а горевал он не меньше.
– Отец ни разу не упрекнул меня.
– Потому что ты был маленьким мальчиком.
– Им следовало развестись гораздо раньше, чем они это сделали, – сказал я, теребя руль.
– Может, они боялись новой потери?
Я посмотрел на Эйвери и увидел в ее глазах знакомую старую боль.
– Отец со временем смирился с тем, что семья уже не будет прежней. И тогда он купил красный «додж дарт джи-ти-эс» шестьдесят восьмого года с двигателем «383 магнум». Каждую свободную минуту мы возились с этой машиной. Она была красавица. Когда мы закончили, отец продал ее и купил серо-зеленый «роуд раннер» шестьдесят девятого. Ремонт старых машин нас успокаивал. Своего рода дешевая психотерапия. Не знаю, что бы я делал, если б не папа.
– Наверное, тебе… тяжело видеть маму всякий раз, когда ты хочешь навестить его.
– Да, наши встречи и так не были бы легкими, а из-за маминых упреков они становятся еще тяжелее. Я вижу обвинение в каждом ее взгляде, каждом вздохе, каждом глотке спиртного. Поездки домой для меня почти нестерпимы, поэтому чаще всего я избегаю их всеми правдами и неправдами. – (Эйвери прикрыла рот рукой и покачала головой.) – Я засранец. Мне следовало больше тебе рассказать, прежде чем мы сюда поехали. – Я чуть улыбнулся: – Но ты права: надо знать, с кем связалась.
Она тряхнула головой:
– Дело не в этом. Я просто подумала… Может, если я с ними познакомлюсь… у нас все сложится лучше? Глупо, понимаю.
С каждым словом она волновалась все больше и больше. Я посмотрел на нее: щеки порозовели, в глазах стояли слезы. Я жаловался ей на родителей, зная, что своих она потеряла.
– Боже, Эйвери, ну я и осел!
Я взял ее руку, поднес к губам и поцеловал пальчики.
– Да нет, все нормально.
– Ты хочешь…
– Поговорить об этом?
Она понимающе на меня посмотрела, приподняв одну бровь. Черт, кажется, я начинал кое-что у нее перенимать.
– Нет, я просто нервничаю. Пожалуйста, знай: я не намеренно веду себя с тобой по-свински. Если б для меня это не было важно, я бы так не дергался.
Покачав головой, я сжал ее руку и почувствовал ответное пожатие.
– Предполагается, мы должны друг другу доверять.
Я взглянул на нее, и мои плечи расслабились.
– Хорошо. Решено.
Эйвери просияла. Я нажал на газ.
* * *
– Я не была уверена, что вы действительно приедете, – сказала мама, когда мы вошли в гостиную.
Нервничала она, очевидно, не меньше моего. В воздухе вокруг нее витал аромат бурбона. В комнате ничего не изменилось. Краска на стенах, ковер на полу, мебель – все прежнее.
– Мама, это Эйвери. Эйвери, это Мэри, моя мама.
Мама улыбнулась и притиснула Эйвери к себе.
– Какая ты хорошенькая! – сказала она, отстраняясь и оглядывая ее.
То, что «друг», которого я привез, женского пола, очевидно, оказалось для моей матери неожиданностью. Я мог бы заранее рассказать о своей девушке, но после аварии мы не созванивались.
– Рада с вами познакомиться. – Голос Эйвери дрогнул, хотя она продолжала улыбаться.
Я вдруг понял, почему она нервничает. Она не судила ни меня, ни даже моих родителей. Она просто хотела, чтобы все прошло хорошо, потому что любила меня. И меня резануло чувство вины при мысли о том, как по-дурацки я себя вел, пока мы сюда ехали.
– Я ждала вас пораньше, – сказала мама, направляясь на кухню.
Мы пошли за ней. Я сплел свои пальцы с пальцами Эйвери и нежно их сжал. Мы видели маму со спины, но по звяканью бутылки о стакан я понял, чем она занята.
– Ты ведь только несколько часов назад узнала, что мы едем.
– Это из-за меня мы задержались, – сказала Эйвери. – Я десять раз просила Джоша остановиться.
Мама улыбнулась ей, но, взглянув на меня, сжала губы:
– Не важно. Хорошо, что вы здесь.
Неодобрительно покачав головой, она взяла кухонное полотенце, сложила его и бросила обратно на стол.
– На ужин мы опоздали? – спросил я, потирая большим пальцем руку Эйвери.
Мама рассмеялась:
– Ты же знаешь, я не готовлю.
– Тогда я что-нибудь закажу. Мы голодные. У тебя есть меню ресторанчика «Вок-н-Ролл»?
Мама открыла выдвижной ящик, порылась в листках и протянула один мне. У Эйвери загорелись глаза, когда она увидела фотографии японской еды.
– У них больше нет доставки, – сказала мама, потряхивая стаканом с янтарной жидкостью. – Придется тебе самому туда ехать.
– Без проблем.
– Вам что взять? – спросила Эйвери.
Ее голосок чуть не сорвался.
– Что угодно, – отмахнулась мама. – Все равно. Я не привередливая.
Мы вышли из дома. Я с трудом передвигал ноги. Как только мы сели в машину, Эйвери тронула меня за колено:
– Ты как? Ничего? – (Я кивнул и попытался изобразить улыбку.) – Тебе не нужно передо мной притворяться. Все нормально. Если хочешь, можем уехать.
Я опустил глаза:
– Эйвери, может, ты хотела найти себе семью, но моя – не вариант. Я не собираюсь тебя обманывать.
– Ты сам моя семья. А я твоя.
Поцеловав костяшки ее пальцев, я завел машину и выехал на дорогу.
– Заглянем к папе.
– А он далеко живет?
Я тихо усмехнулся:
– Да нет, совсем рядом.
Эйвери улыбнулась. Я зарулил к дому отца. О нашем приезде я ему не сказал: боялся, что, увидев маму, Эйвери сразу захочет вернуться. Сворачивая с шоссе на грунтовую дорогу, которая вела к отцовскому трейлеру, я почувствовал, что не приезжал слишком долго.
