– У тебя счастливый вид, – удивленно улыбнувшись, сказала Эйвери, когда я сжал ее руку. – Думаешь об ужине?
Я поставил машину возле папиной плоской черной «импалы» и выключил двигатель.
– Сейчас ты познакомишься с самым офигенным поваром на всем Юге.
Мы вылезли из салона, папа вышел на крыльцо. Как только он понял, кто приехал, по его лицу расползлась широкая улыбка.
– Сынок! – гордо выкрикнул он и заспешил ко мне, раскинув руки.
Я невольно фыркнул: его медвежьи объятия выжали из моих легких весь воздух.
– Кого ты привез? – спросил отец, отпуская меня.
– Папа, это Эйвери. Эйвери, это мой отец, Сайлес.
– Надо же! – сказала она. – Какое потрясающее сходство!
– Тебя зовут Эйвери? – Папа подавил смешок. – Вы надо мной не прикалываетесь?
– Это Бог прикалывается, – ответил я.
– Да, чувство юмора у него есть. – Папа подмигнул Эйвери. – Иначе тебе не досталась бы эта физиономия.
Беспокойство в ее глазах почти исчезло, и она снова стала похожа на ту девушку, в которую я влюбился.
– Не так-то мы и похожи! – расхохотался я. – У меня-то нет седины!
Отец легко хлопнул меня по груди тыльной стороной руки:
– Поосторожней, мальчик, я ведь все еще могу надрать тебе задницу!
Он шутя обхватил Эйвери и приподнял ее. Она взвизгнула.
– Ага! Щас!
Ноги Эйвери снова ступили на траву. Мы помолчали.
– Давно ты не появлялся, Джош.
– Знаю, – кивнул я, скользя взглядом по старой отцовской «импале».
– Зато о Мейбелин ты, я вижу, заботился хорошо. – Папа указал на мою машину. – Значит, чему-то все-таки научился у отца. Эйвери, если тебя он будет беречь хотя бы вполовину так, как бережет эту колымагу, ты счастливая женщина.
Она взяла меня под руку и прижалась ко мне. Я сразу почувствовал себя лучше, когда увидел, что ей весело и что в обществе моего отца она как будто немного расслабилась.
– Он хороший человек. Трудолюбивый. Мне действительно повезло. Вы, наверное, очень им гордитесь.
– Конечно. – От улыбки у отца проступили мелкие морщины вокруг глаз. – Джош когда-нибудь рассказывал тебе, как он описался, повиснув на соседском заборе?
– Нам пора возвращаться к маме, – сказал я, ероша волосы.
Эйвери постаралась сохранить спокойное выражение лица.
– Но вы ведь еще заедете? – произнес отец не столько вопросительно, сколько предостерегающе.
Я кивнул. Он еще раз обнял меня, потом Эйвери.
– Я за этим прослежу, – пообещала она.
– Ну ладно, старик, хватит. Отпусти мою девушку.
Отец сделал шаг назад и окинул нас одобрительным взглядом:
– Хороший выбор, сынок. Правда.
– Спасибо, папа. Я знаю, – ухмыльнулся я и, обхватив Эйвери за плечи, повел ее к машине.
* * *
Сидя за маминым кухонным столом, мы налопались сашими, риса и жареной курятины под соусом терияки, после чего Эйвери отправилась в мою старую комнату принять душ.
Пока она готовилась ко сну, мама топталась на кухне. Подойдя к двери ванной, я услышал стон и постучал:
– Все в порядке?
– Все отлично! – отозвалась Эйвери.
Видимо, это из-за близости моей матери она разговаривала таким наигранно-бодрым голосом. Я вернулся на кухню.
– Эй, может, притормозишь, пока Эйвери здесь? – укоризненно сказал я маме, глядя, как она наливает себе очередную порцию виски.
– Занимайся своими делами, – проворчала она.
Появилась Эйвери с вымученной улыбкой на лице. Заметив мою обеспокоенность, она махнула рукой.
– Ты что-то позеленела, юная леди, – сказала мать, глядя на стакан с бурбоном.
– Я чувствую себя хорошо, – сказала Эйвери, садясь за стол.
– По виду не скажешь!
– Господи, мама! Перестань!
Эйвери покачала головой, беззвучно прося меня не разжигать ссору.
– Как прошла дорога, если не считать многочисленных санитарных остановок? – спросила мать, впиваясь в меня взглядом.
– Нормально. – Эйвери сжала губы.
Она сглотнула. На лбу у нее выступила испарина.
– Детка… – Я протянул к ней руку через стол.
– Все в…
Не успев договорить, Эйвери прикрыла рот и бросилась по коридору к моей спальне.
На кухне было слышно, что ее вырвало. Мама ухмыльнулась. Я вбежал в свою комнату и остановился на пороге ванной. Оттого что Эйвери принимала душ, зеркало запотело.
– Пожалуйста, уходи, – простонала она, стоя над унитазом. – О боже!
Ее опять вырвало.
– Ты же хорошо себя чувствовала? Может, это конфеты?
– Отравление. Наверное, японская еда, – сказала Эйвери между приступами рвоты. – Умираю.
– Я намочу полотенце холодной водой.
– Спасибо. Но потом, пожалуйста, уйди. Не хочу, чтобы ты смотрел.
Я погладил ее по спине, понимая, о чем она говорит. Мне бы тоже не хотелось показываться ей в таком состоянии. Принеся полотенце, я вышел из ванной и через закрытую дверь сказал:
– Зайду проведать тебя через десять минут.
– Пожалуйста, не надо.
Я снял свое старое черно-серое покрывало, поставил на пол мусорное ведро, потом вернулся на кухню и стал шарить по шкафам в поисках чистых стаканов. Мать сидела и смотрела на меня.
– Вот дерьмо… Мама! Стаканы!
– За языком следи. Вода в холодильнике.
– Ты хочешь что-то сказать? – спросил я, беря две бутылки.
– Ничего не говорю.
Я обернулся: глаза ее были едва приоткрыты. Она пыталась зажечь сигарету от спички. Я поставил бутылки на столешницу, взял коробок и, чувствуя на себе тяжелый взгляд матери, помог ей прикурить. Она подалась к огню, затянулась, выпустила облако дыма, еще раз вдохнула и сдавленно кашлянула.
– Я же вижу: у тебя что-то на уме. Выкладывай.
– Тошнит ее, да?
Мама обдала меня дымом, и я замахал руками:
– К утру поправится. Дорога была долгая. Запах никотина в таких случаях не помогает, если ты об этом.
– Не об этом, – сказала она, продолжая дымить. – Так вот, значит, зачем ты явился. Очередная пассия от тебя залетела, и тебе нужна помощь.
Мама не изменилась. С тех пор как утонула Кейла, трезвая жизнь была ей не по вкусу.
Я хохотнул:
– Ты смеешься? Кому ты можешь помочь в таком состоянии?
