Сначала ее выходка лишь забавляла денди, но чем больше во внешности девушки появлялось утонченности, а в речах – знания жизни, тем раздражительнее он становился. Да и время ее появления в Лондоне было выбрано как нельзя неудачно. Мистер Веструтер, как раз преследовавший иную добычу, поначалу нашел присутствие Китти в городе утомительным, а когда она свела знакомство с красивейшей мисс Броти, вообще катастрофическим для собственных планов. Джек сделал все возможное для того, чтобы положить конец дружбе между двумя девушками. Ему было весьма нетрудно настроить Мэгги против семьи Броти, вот только Китти не проявила особой склонности прислушиваться к советам своей пустоголовой хозяйки. Джек понимал, что со временем эта дружба вполне способна вызвать определенные осложнения в его жизни. Пока Оливия, судя по всему, не раскрыла перед Китти своей тайны, но если они еще больше сдружатся, этого никак не избежать. И хотя Джек никоим образом не давал Китти права вмешиваться в его личную жизнь либо читать ему нравоучения, не чурался вполне заслуженной славы волокиты и не намерен был отрицать тот факт, что мисс Чаринг отнюдь не единственная особа на небосклоне его почитательниц, он все же был глубоко уверен: откровения Оливии очень навредят ему.
Когда он увидел мисс Броти на Беркли-сквер, то испытал приступ несвойственного ему раздражения. У мистера Веструтера был спокойный характер, а на мир он смотрел с юмором и долей цинизма. К мелким неприятностям относился философски, частенько подсмеиваясь над собой и другими. Однако новость о том, что Китти подружилась с очаровательным существом, которому он готов был отдать все на свете за исключением своей фамилии, вызвала в его груди внезапную вспышку гнева. Джек, едва сдерживая ярость, подумал, как же все это на нее похоже. Ему неприятно было припоминать все те случаи, когда Китти оказывалась излишне надоедливой, вздорной девчонкой. Он почти поверил в то, что она затеяла все это надувательство с одной целью: как можно сильнее насолить ему. В этом случае ей необходимо было бы соучастие Фредди, а тот не преминул бы рассказать ей всю правду. В порыве раздражительности Джек готов был несправедливо обвинить Фредди в вероломстве, но, поразмыслив, вынужден был признаться себе, что несправедлив к своему добродушному кузену. Он, конечно, временами подшучивал над Фредди, но при этом по-своему любил двоюродного брата и знал, что на подлость тот просто не способен.
Китти и Оливия в самом деле познакомились совершенно случайно, и за все грозящие ему неприятности никого винить не стоит, разве что самого себя. Что ни говори, а это именно он представил Китти ее обаятельного кузена-француза. Ну а знакомство шевалье с подругой кузины, как ни горько это признавать, вообще было явлением самым будничным.
Заглянув на улицу Ханса Кресента, чтобы проехаться с Оливией на бричке в Ричмонд и обратно, мистер Веструтер, к своему неудовольствию, обнаружил в доме шевалье, который, расположившись в гостиной запросто, занимал разговорами миссис Броти, ее дочь и женщин, внимавших ему с живейшим любопытством. Впрочем, в этом как раз ничего удивительного не было. Все в наружности и манерах шевалье свидетельствовало о том, что он рожден в роскоши и наделен положением в обществе. Если Оливию привлекли красивое лицо и обходительность шевалье, то миссис Броти ослепил ореол человека состоятельного. Никто не смог бы обвинить шевалье в том, будто он хвастает своими аристократическими связями, но в разговоре с ним сразу же бросалась в глаза его исключительная осведомленность о том, что происходит в высших кругах Франции. Ну а небрежно оброненное упоминание о дядюшке-маркизе и еще одном поместье в Оверни произвело на миссис Броти сильнейшее впечатление. Молодой француз, приехавший в Англию ради развлечения и находящийся в родстве с леди, помолвленной со старшим сыном лорда Леджервуда, имел все основания считаться завидным женихом. Даже если он и не столь богат, как сэр Генри Госфорд, то, во всяком случае, достаточно состоятелен для того, чтобы миссис Броти могла строить на него виды.
Однако, когда мистер Веструтер вошел в гостиную, подавляя присутствующих своей раскованностью и немалым ростом, миссис Броти оказала ему весьма радушный прием. Женщина чувствовала по отношению к нему нечто сродни благоговейного страха. Миссис Броти была польщена его вниманием к дочери, и если у нее оставались смутные сомнения о положении шевалье, то относительно мистера Веструтера их даже быть не могло. Его считали одним из законодателей столичной моды. Он принадлежал к тому избранному кругу, который отказывался принимать ее в свои ряды. С ним все настолько носились, что заполучить в гости мистера Веструтера считалось славным триумфом для любой леди. Однако два обстоятельства смущали миссис Броти: размеры его состояния и мотивы поступков. Мистер Веструтер, хорошо осведомленный о душевных терзаниях этой женщины, счел за благо оставить ее в неведении, справедливо полагая, что именно размеры его состояния имеют для миссис Броти первостепенное значение.
Мистер Веструтер обладал точными сведениями касательно того, при каких обстоятельствах эта особа вынудила покойного Оливера Броти взять ее в жены. Джек не сомневался в том, что при случае она не прочь будет «продать» одну из своих дочерей, заставив заняться завуалированной проституцией, ежели, конечно, цена ее устроит. Вероятно, она предпочла бы выдать Оливию замуж за пожилого сэра Генри Госфорда, однако если дочь наотрез откажется и устроит истерику, то миссис Броти, вполне возможно, согласится на другие, куда менее достойные предложения. Не то чтобы мистер Веструтер намеревался вести переговоры о «сделке» с женщиной, которую он глубоко презирал. Оливию он находил обворожительной, однако не лелеял мысли в ближайшее время сделать ее своей любовницей. Хотя возле девушки крутилось несколько джентльменов, покоренных ее красотой, мистер Веструтер был совершенно уверен в отсутствии серьезного соперника до тех пор, пока не обнаружил в гостиной дома на улице Ханса Кресента этого француза.
Застыв на пороге, мистер Веструтер приподнял лорнет и окинул комнату цепким взглядом. Оливии он улыбнулся, при виде шевалье слегка приподнял брови, а миссис Броти одарил насмешливым взглядом, который одновременно рассердил и покорил ее.
– Мэм! – отвесив поклон, молвил Джек. – К вашим услугам! Ваш покорнейший раб, мисс Броти! Шевалье! – Французу он холодно кивнул, а вот когда Оливия протянула ему руку, лицо Джека расплылось в улыбке, и он, немного задержав рукопожатие, произнес: – Вы самая лучезарная, изысканная, несравненная девушка. Могу ли я надеяться, что вы согласитесь поехать со мной на прогулку?
Будь рядом с ней мисс Чаринг, она бы сразу же догадалась о двойственном значении услышанной ею фразы, но Оливия не отличалась такой всеобъемлющей начитанностью
[46], поэтому лишь смутилась, польщенная и в то же время немного испуганная.
– Э-э-э… Прошу вас, пожалуйста, не обижайтесь. Это весьма любезно с вашей стороны, но не в моей власти принять ваше предложение. Мы ожидаем приезда друзей, – сказала она.
