Для начала надо было создать такую ловушку, в которую он бы с легкостью попался. Сделать это оказалось сложнее, чем я предполагал, – не потому, что у Тора не имелось врагов; Девять Миров прямо-таки кишели теми, кто мечтал ему навредить. Все дело было в том, что никто попросту не поверил бы, что именно я способен его предать. Наша общая слава породила совершенно необоснованные слухи о нашей с Тором крепкой дружбе, а потому (а также благодаря моей репутации мастера обмана) никто из тех, кого я попытался бы склонить на свою сторону, не счел бы мою злонамеренность искренней и решил бы, что это просто очередная хитрость.
Так что от прямого перетягивания потенциальных врагов Тора на свою сторону пришлось отказаться. Стоило придумать что-то похитрее. Надо было убедить этого простака, что моя идея – это, на самом деле, его идея.
То есть удочку надо было забросить как можно дальше.
И я, превратившись в сокола, отправился к народу Льдов. После гибели Трюма я впервые посещал эти места. Теперь тамошним правителем и наследником Трюма был некий брутальный воитель по имени Гейррёд. Судя по слухам, он был честолюбив, считал себя необычайно умным и сообразительным и очень любил соколиную охоту. Я узнал также, что у него есть какой-то необычный способ ловли этих птиц и их дрессировки. Разумеется, мне было известно, что Гейррёд ненавидит Тора за то, что тот случайно прикончил одного из его родственников. Короче говоря, этот великан идеально вписывался в задуманный мною план.
И все же после гибели Тьяцци и Трюма никто из северных великанов не пожелал бы просто так заключить со мною сделку. Нет, я должен был так подобраться к Гейррёду, чтобы ему казалось, будто это он одержал надо мной победу – не очень-то привлекательная перспектива, ясное дело, но чего не сделаешь во имя поставленной цели. И я полетел в стан Гейррёда и нашел то место, где он тренирует своих ловчих птиц. Я устроился на ветке неподалеку и позволил событиям идти своим чередом.
Однако же сам угодил в ловушку. Она была достаточно проста, но вполне эффективна. Ловец птиц полил ветви дерева, на котором я решил немного передохнуть, какой-то липкой дрянью, и, когда я собрался взлететь, оказалось, что мои лапки намертво прилипли к коре. Я и подумать ни о чем не успел, как оказался в клетке. Какое унижение!
Разумеется, я все время оставался в обличье сокола, кусался, пронзительно кричал и хлопал крыльями. Гейррёд прямо-таки просиял, взглянув на меня опытным глазом охотника и дрессировщика.
– У этого есть душа! Этого я сам обучать стану. Надену на него путы и буду кормить всякими лакомыми кусочками со своего стола. Он у меня быстро станет первоклассным охотником.
Я гневно на него глянул: мне совсем не хотелось сидеть в клетке со спутанными ногами! А он, похоже, был страшно доволен. К тому же он был прямо-таки окутан магическими чарами, и я понимал, что, если я дам ему повод, он быстро разберется, кто я такой. Гейррёд позвал двух своих дочерей, довольно-таки невзрачных девиц, которых звали Гьялп и Грейп, и они, обступив мою клетку, стали пялить глаза на Вашего Покорного Слугу.
– В этом соколе что-то есть, – сказал Гейррёд. – Вы только посмотрите, какие у него глаза.
Я тут же закрыл глаза и притворился, что сплю.
– Ты кто? – насторожился Гейррёд. – Назови свое имя!
Само собой, я ничего подобного делать не стал.
Тогда он попытался применить заклинание – вещь, названная по имени, есть вещь прирученная, – которое, если бы я был обычной птицей, подтвердило бы мою невинность. Но, хоть я и не назвал ему своего имени, одного того, что я способен это имя скрыть, было Гейррёду вполне достаточно.
Он сунул руку в клетку и крепко схватил меня за горло. Я вырывался, пытался его клюнуть, но Гейррёд привык обращаться с ловчими птицами.
– Знаю, что ты не обычный сокол, – сказал он. – Говори свое имя, иначе плохо тебе придется!
Я понимал: мне придется куда хуже, если он заподозрит, что я собираюсь его подставить, а потому продолжал изображать бессловесную тварь и никак на его призывы не откликался.
– Ну, хорошо, – произнес Гейррёд. – Я могу и подождать. Посмотрим, что ты скажешь через неделю. – И он, подняв крышку массивного, обитого железом сундука, сунул меня, упорно сопротивлявшегося, в его глубины. Затем он захлопнул крышку, и меня окутала душная тьма.
Не самый счастливый час в жизни Вашего Покорного Слуги. Я сидел в запертом сундуке. Я был голоден и напуган. Я даже обличье сменить не мог: я почти полностью истощил свой запас магических сил, не желая открыться Гейррёду. Поначалу мне казалось, что вскоре меня все же выпустят на свободу, но время шло, и я понял, что угроза великана была не напрасной: он действительно собирался продержать меня в этом сундуке целую неделю, чтобы я, умирая от голода и теряя сознание от нехватки воздуха, сдался и назвал свое истинное имя.
Все снова было в точности как с Тьяцци, за исключением того, что на этот раз я сам выбрал свою судьбу. Я находился именно там, где и собирался, но после нескольких дней пребывания в темном сундуке я уже начал думать, не был ли мой план излишне рискованным. Мне, конечно, необходимо было заставить Гейррёда поверить, что он сумел-таки меня сломить, однако я отнюдь не был уверен, что смогу выдержать до конца.
День проходил за днем, но никто и не думал выпускать меня на волю. Страшно мучили голод и жажда. Наконец, по прошествии семи дней Гейррёд открыл крышку сундука и, снова схватив меня за горло, спросил:
– Ну что? Готов ты показать свое истинное лицо?
Я судорожно пытался вдохнуть хоть немного свежего воздуха. Меня несколько встревожило, сколь сильно я ослабел за эти семь дней. Еще неделя такой пытки, и я попросту не смогу продолжать игру. Однако я упорно сохранял обличье сокола, понимая: если Гейррёд что-то заподозрит, я, совершенно беспомощный, окажусь полностью в его власти.
– Ладно. Тогда посиди еще недельку, – сказал великан и захлопнул крышку.
Во-первых, я терпеть не могу тюрем. Такая вольная душа, как Ваш Покорный Слуга, не создана для того, чтобы сидеть в клетке. А во-вторых, я изнемогал от духоты, мучительной жажды и голода. Я судорожно ловил каждый приглушенный звук, доносившийся снаружи, но проклятый великан открыл сундук лишь через семь дней.
– Ну? Что теперь скажешь? – спросил он.
Я тупо моргал глазами, ослепленный болезненно ярким солнечным светом, и отчаянно старался отдышаться. Воздуха мне, пожалуй, не хватало больше всего, и я очень ослаб. Впрочем, голод и жажда тоже достаточно сильно истерзали мои внутренности; а мои гладкие перья поломались и были покрыты пылью.
– Считаю до трех, – выдавил Гейррёд. – Если не назовешь себя, будешь гнить еще неделю. Один. Два…
– Прояви милосердие… – с трудом вымолвил я, обретая свой человеческий облик. Притворяться, что я способен и дальше продолжать эту игру, я был не в силах; мне и впрямь было очень плохо. И вот я предстал перед Гейррёдом – голый, коленопреклоненный, невыносимо страдающий от голода и жажды; рот и горло у меня настолько пересохли, что я едва мог говорить. – Прояви милосердие, умоляю! – снова прохрипел я.
