– Привиделось, – обрезал Вакула, выходя из круга и подбирая молот. – Не могло того быти. Вона же ж мамо, и шоб… ни-ни!
Молодой гимназист посмотрел на солидный кулак, поднесённый к его носу, признал весомость аргумента и кивнул. В конце концов хорошо всё, что хорошо кончается, а там, бог даст, без суеты да спешки разберёмся. Поэтому друзья не стали стоять в круге, честно дожидаясь третьих петухов. Вооружились молотами, смотали цепь и, укрепив сердце своё молитвою, осторожненько, плечом к плечу вышли из заброшенной церкви.
На первый взгляд ничего такого уж страшного не произошло. На второй, кстати, тоже. Можно было перекреститься, выдохнуть и выйти навстречу первым лучам восходящего светила. Свежее утро встретило их розовым светом, сладким ветром, дышащим с цветущих полей, птичьим щебетом, необъяснимой, первозданной чистотой малоросской природы, в коей каждый миг и час проявляется великая щедрость и неизбывная доброта Господа Бога.
Дыша этой радостью, этим счастьем вечной жизни, едва ли не держась за руки, словно беззаботные крестьянские дети на весеннем лугу, пошли герои наши от того жуткого места к родной Диканьке, и сердца их пели! Просто потому, что молодые люди элементарно не понимали, во что вляпались…
– Так шо, паныч, може, ко мне в кузню заглянем?
– Нет, извини, надобно успеть до завтрака, а тётушка встаёт рано.
– Кланяйтесь от меня доброй Анне Матвеевне. У прошлом годе ставил я ей кованый засов на ворота. Так она добре заплатила, так ще и стопку водки поднесла и отрезом ситца одарила, дай ей боже всяческого благополучия!
– И ты передавай поклон маме. – Николя вовремя закусил губу, надеясь, что друг не обиделся.
Вакула, конечно, поиграл желваками, но также решил не развивать тему дражайшей Солохи, которая, как оказалось, и впрямь ведьма. Выходит, не брехали «сучьи бабы», а если и да, уж во всяком случае не относительно его маменьки…
– Молчу, – после неловкой паузы добавил Николя.
– От то верно, – без улыбки подтвердил Вакула. – Шо мне показалось, то и вам погрезилось, и нехай воно всё буде як оптическа иллюзия. Я про них на Сорочинской ярмарке слыхал, там цыгане с лошадьми такие штуки вытворяют, сплошной обман зрения. Шо?
– Я молчу.
– И шо ж вам не верю…
– Э-э, вроде как в животе бурчит, завтракать пора, да? – выпутался молодой гимназист.
Кузнец кивнул, церемонно пожал руку приятелю и распрощался от всей души:
– Коли днём будете у наших краях проходить, так же и проходите!
– Я после обеда загляну?
– Ни, ни, не приведи господь! Отдыхайте.
– Ну, кстати, да… я так вроде что-то пописывать начал.
– От впредь и пописывайте, так будет добре. А шо касается маменьки моей…
– Сказал же, молчу.
На этой дружески-оптимистичной ноте наши герои попрощались и пошли каждый в свою сторону. Господину гимназисту из Нежинска следовало едва ли не бегом нестись до тётушкиного дома. Куда он практически и прилетел на крыльях молодого энтузиазма и здорового вдохновения.
Все невероятные приключения сегодняшней ночи категорически требовали срочного выплеска на бумаге, коя, как известно, терпит всё. И покуда нежной души тётушка не позвала Николя к завтраку, у вдохновлённого героя нашего было не менее часу, дабы спокойно посидеть, кусая кончик гусиного пера и набрасывая на чистый лист красивые убористые строчки. По крайней мере, он очень на это надеялся.
На счастье его, в тётушкином доме все ещё спали, редко кто так уж любит добровольно вставать на зорьке. Вот и домашняя прислуга тётушки, отличнейшим образом изучившая нравы и привычки своей хозяйки, державшей дворню в разумной строгости, тем не менее редко просыпалась раньше семи утра, стало быть, и весь дом преспокойнейшим образом видел сны до половины седьмого. Николя как раз успел перелезть через забор, проскользнуть по саду и, забравшись в открытое окошко комнатки своей, скинуть сапоги да, на свою беду, не сесть сразу за сочинительство, а, не раздеваясь, лишь на минуточку упасть лицом в подушку. Тут же и уснул бедный. А уже через какие-то час-полтора милейшей души Анна Матвеевна постучала к нему в дверь:
– Вставай, Николенька, к завтраку пора! А то ить знаю я тебя, опять небось до полуночи вирши свои сочинял. Оно, конечно, занятие куда как безобидное, однако ж многие молодые люди книгами увлекались, потом сами чего пописывали, а уж опосля и пускались во все тяжкие! Говорят, даже газеты французские почитывали. – Тётушка понизила голос и сделала неопределённый жест плечами. – А в газетах тех, грехи наши тяжкие, вольнодумства всякие с неприличностями…
Николя открыл дверь одетый, свежий, отдохнувший, как будто не только что прилёг, в вязаных домашних тапочках на босу ногу и с улыбкой во всё лицо.
– И вам доброе утречко, тётя. – Он быстро чмокнул старушку в щёку. – Да, верно, зачитался сегодня. А что у нас на завтрак?
– Проголодалось дитятко… – умилилась Анна Матвеевна, поскольку обычно её племянник особым аппетитом не отличался. Посадят за стол – всё съест, не посадят – и так счастливый ходит.
Но нервы и эмоции, потраченные долговязым как коломенская верста «дитяткой» этой ночью на беготню от ведьм и битву в старой церковке, а также короткий сон требовали срочно подкрепить силы. Поэтому за столом он был приветлив, немногословен и ел за четверых, к шаловливому хихиканью сестриц и полному удовольствию тёти.
– Уж не влюбился ли наш красавчик?
– Ах нет, от любви, говорят, сохнут, кусок в горло не идёт.
– Ты ему сало пододвинь! Видишь, через весь стол тянуться приходится. И соленья туда же, всю миску!
– А ты курочку отдай по-хорошему, вдруг бросится да с рукой откусит? Сама отдай, не искушай человека…
– Изголодался братец у себя в гимназиях-то, может, уж сразу и обед накрывать?
Пока девицы соревновались друг перед дружкой в туповатых остротах, сама хозяйка дома молча сидела напротив племянника, подперев подбородок и мечтательно полуприкрыв глаза. Почему так умиляет всякую женщину вид обедающего мужчины? Только ли в материнском инстинкте дело, пусть и с невероятной щедростью отпущен он всем представительницам слабого пола на Великой, Малой и Белой Руси?
Или же дело в самой кулинарии, ибо только в Париже мужчины готовят лучше баб, а у нас на Украине всё прямо наоборот. Мужик в хате как на чужой территории, только миски переколошматит да яичницу сожжёт, а баба за час так богато, щедро да вкусно стол накроет, что и самого пана комиссара до вечера за уши не оттащишь!
Или же видела в тот момент Анна Матвеевна молодость свою, покойного ныне мужа, могущего, бывало, откушать под хорошее настроение да горилку с перцем целого запечённого порося! И ничего ему с того не было, одно здоровья прибавление! Жаль, помер рано…
Кто угадает мечтательный взгляд женский? Кто проследит слезинку, пробежавшую по морщинистой щеке? Кто вернёт нам хоть на мгновение весенним ливнем пронёсшиеся годы?
