КУЛЬТ СВОБОДНОГО РЫНКА
Капитал и политика влияют друг на друга до такой степени, что их отношения вызывают яростные дебаты экономистов, политиков и представителей общественности. Ревностные капиталисты опасаются, как бы экономическая политика не страдала от политических интересов: это приводит к неразумным инвестициям и замедлению роста. Например, правительство может обложить промышленников высоким налогом, чтобы обеспечить пособием всех безработных. Такие меры приносят голоса избирателей, но, с точки зрения многих бизнесменов, было бы куда лучше, если бы правительство оставило все деньги им. Они откроют новые заводы, и безработным найдется занятие.
С этой точки зрения, самая разумная экономическая политика — развести экономику и политику подальше друг от друга, до минимума сократить налоги и государственное регулирование и предоставить силам рынка свободно проявить себя. Частные инвесторы, не обремененные политическими интересами, будут вкладывать деньги туда, где светит наибольшая прибыль, а значит, правительство лучше всего поспособствует экономическому росту (на благо всем: и предпринимателям, и рабочим), если не будет вмешиваться. Доктрина свободного рынка — ныне самая распространенная и самая влиятельная версия капиталистической религии. Самые ретивые ее провозвестники с равным пылом выступают и против военных операций за рубежом, и против социальных программ внутри страны. Они обращаются к своим правительством с тем же советом, что и гуру дзена к своим ученикам: не делайте ничего.
В своей крайней форме вера в свободный рынок столь же наивна, как вера в Санта-Клауса. Не существует такой вещи, как рынок, свободный от влияния политики. Важнейший экономический ресурс — доверие к будущему, и на этот ресурс то и дело покушаются воры и шарлатаны. Рынок сам по себе не гарантирует защиты от мошенничества, воровства и насилия. Это обязанность политической системы — укреплять доверие, вводя законодательные санкции против обмана, создать и содержать полицию, тюрьмы и суды, обеспечивающие соблюдение закона. Когда короли не справляются со своими обязанностями и забывают должным образом регулировать рынок, это приводит к утрате доверия, сокращению кредита и экономической депрессии. Этот урок был преподан миру Миссисипским пузырем 1719 года. Те, кто успел этот урок забыть, вынуждены были вспомнить его в 2007 году, когда лопнул американский ипотечный пузырь, за чем последовали кредитный кризис и рецессия.
КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ АД
Есть и еще более существенная причина, почему опасно давать рынку полную свободу. Адам Смит учил: если башмачник зарабатывает больше, чем нужно на содержание семьи, на излишки он наймет дополнительных подмастерьев. Отсюда следовало, что эгоистическая алчность все же идет во благо, поскольку излишки расходуются на расширение производства и больше людей получают рабочие места.
А что если жадный башмачник постарается выжать дополнительную прибыль, сократив зарплату своим подмастерьям и удлинив рабочий день? Стандартным ответом является: работников защитит рынок. Если башмачник вздумает платить слишком мало, а требовать слишком многого, лучшие работники бросят его и уйдут к конкурентам. У тирана останутся в подмастерьях лишь неумехи. Ему придется изменить свое поведение или закрыть мастерскую. Собственная жадность вынудит его прилично обращаться с работниками.
В теории — безукоризненно, однако бронежилет теории не выдерживает обстрела реальностью. На абсолютно свободном рынке, не контролируемом ни королями, ни священниками, алчные капиталисты могут создавать монополии и вступать друг с другом в сговор. Если все обувные фабрики страны сосредоточены в руках единой корпорации или владельцы всех фабрик договорились одновременно сократить зарплату, рабочие не смогут решить эту проблему, просто перейдя от плохого хозяина к хорошему.
Хуже того, жадные боссы попытаются лишить рабочих свободы передвижения, введя жесткие законы о прикреплении их к заводам, опутав долгами или даже вернувшись к рабовладению. На исходе Средних веков с рабством в христианских странах Европы было практически покончено. В начале же современной эпохи подъем европейского капитализма сопровождался ростом трансатлантической работорговли. Виновники этой катастрофы — несдерживаемые силы рынка, а не тираны в коронах и не расистские идеологи.
Когда европейцы завоевали Америку, они принялись добывать золото и серебро, выращивать сахар, табак и хлопок. Эти рудники и плантации стали основным источником американского производства и экспорта. Особенно важную роль играли плантации сахарного тростника. В Средние века сахар для европейцев был роскошью. Его ввозили с Ближнего Востока. Цена была неподъемной для простых людей. Сахар по чуть-чуть подмешивали (секретный ингредиент!) в деликатесы и шарлатанские зелья. Когда же в Америке появились большие плантации тростника, сахар начал поступать в Европу в больших количествах. Цена упала, а европейцы превратились в ненасытных сладкоежек. Предприниматели отреагировали на спрос и начали производить все больше сладостей: пирожных, конфет, леденцов, шоколада, подслащенных напитков вроде какао, кофе и чая. Ежегодное потребление сахара в Англии выросло на душу населения почти с нуля в начале XVII века до 8 с лишним килограммов в начале XIX века.
Но выращивать сахарный тростник и добывать из него сахар — трудоемкое занятие. Мало кто соглашался работать день напролет на кишащих малярийными комарами сахарных плантациях, под беспощадным тропическим солнцем. Если бы на плантациях применялся наемный труд, это существенно удорожило бы продукт и вновь вывело бы его из массового потребления. Стремясь к максимальной прибыли и экономическому росту, европейские плантаторы стали использовать рабов.
С XVI по XIX век из Африки в Америку завезли примерно десять миллионов рабов. 70% из них работали на плантациях сахарного тростника. Из-за чудовищных условий труда большинство рабов умирало в мучениях. Еще до того миллионы африканцев погибали в войнах, которые для того и затевались, чтобы захватить рабов, или в долгом пути из внутренних областей Африки до берегов Америки. И все для того, чтобы европейцы наслаждались сладким чаем и конфетами, а сахарные бароны набивали карман.
Государства не контролировали работорговлю. Это был в чистом виде экономический проект, организованный и финансируемый свободным рынком по законам спроса и предложения. Частные компании, занимавшиеся работорговлей, продавали акции на биржах Амстердама, Лондона и Парижа. Их покупали европейские буржуа, искавшие возможность повыгоднее вложить средства. На полученные деньги компании строили корабли, нанимали матросов и солдат, покупали в Африке рабов и доставляли в Америку. Там они продавали рабов, на выручку покупали продукцию плантаторов: сахар, кокосы, кофе, хлопок и ром. Возвращались в Европу, продавали сахар и хлопок по приличным ценам и вновь отправлялись в Африку. Акционеров это более чем устраивало. В XVIII веке работорговля приносила вкладчикам около 6% годовых — любой финансовый консультант признает, что это очень неплохо.
Ложка дегтя в бочке свободно-рыночного меда: свободный рынок не может гарантировать, что прибыль будет получена честным путем или распределена справедливо. Напротив, стремление наращивать прибыль побуждает людей закрывать глаза на любые этические нормы.
