Мало мне воспоминаний о его прикосновениях, его поцелуях, его улыбке – теперь и его имя будет преследовать меня повсюду. Океан, Океан, Океан… Куда бы я ни пошла, где бы ни оказалась – на пристани Бостона, или на пляже Калифорнии, или на берегах Ирландии, – море всегда будет напоминать мне о нем.
– Идем, Скай, тебе нужно немного движения и свежего воздуха, – взяла меня под руку Лилит. На ней была клетчатая рубашка с закатанными рукавами и простые бриджи песочного цвета. Кажется, впервые с момента нашего знакомства я увидела ее обнаженные предплечья и голени – с белой, как молочные сливки, кожей: необычный оттенок для брюнетки – почти начисто лишенный пигмента.
Воздух? Движение?
С каких это пор мертвецам нужны воздух и движение?
Ведь я не жилец. Люди с душевными травмами, подобными моей, не живут долго. Они только выглядят здоровыми, но их горе разрастается внутри опухолью. Сначала откажут голосовые связки и слезные железы. Потом нервы и сердце. А потом останется только горе и обтянутые кожей кости.
Лилит довела меня до воды. Вода коснулась моих ног и отступила. Набежала и отступила снова. Наши отношения с Боунсом тоже напоминали игру прибоя. Было весело, очень весело. Жаль, что последняя волна размолола меня в щепки…
Я поддела ногой ком водорослей и отшвырнула его в сторону.
– Лилит, пообещай, что выполнишь мою просьбу. Когда я умру, развей мой прах над океаном.
Она повернулась, глядя пристально в глаза, и положила руку мне на плечо.
– А как же твое благородное желание пожертвовать свои органы нуждающимся в трансплантации больным? – улыбнулась Лилит. Ветер взъерошил ее волосы и переплел их с моими.
– Ах да…
«Что ж, даже после смерти я не смогу быть с ним рядом. Я уже обещала себя другим».
Я снова подцепила ногой зеленый ком морской травы и присела на корточки, разглядывая то, что запуталось в водорослях. Округлый, напоминающий ухо лоскут с тремя черными стежками. На нем – пластиковый игрушечный глаз, поцарапанный и обтершийся об камни, но все еще сохранивший кое-где золотисто-коричневую краску. И черный треугольник носа.
Я вытащила находку из песка, и мое горло свело от боли. Неужели это игрушка, которую когда-то подарил мне Терри? Скорее всего, я просто схожу с ума, но мне кажется, что это действительно она. Вернее, то, что от нее осталось, – кусок грязной, почти разложившейся ткани с приклеенными к ней пластиковыми глазом и носом.
Океан безжалостен, он уничтожит все, до чего доберется.
Я зажала лоскут в руке, опустилась на колени и дала волю вою, который давно зрел у меня в груди. Словно крик мог облегчить мою боль, словно лупя кулаками влажный песок – вступив в драку с невидимой судьбой, – я могла вернуть все то, что в один миг потеряла: любовь, счастье, мечты…
– Лилит, я не знаю, как мне дальше жить. А главное – зачем.
– Скай! – Она силой поставила меня на ноги, больно вонзая ногти в мои плечи. – Ты с ним спала?
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Сделай это. Это всего лишь физическое влечение, которое нужно удовлетворить. Проведи с ним ночь, подведи черту под этим этапом своей жизни.
Без завершающей ноты эта мелодия продолжит звучать в твоей голове. Позвони ему и назначь встречу. Смотри на него и думай, что он – всего лишь человек, которого ты встретила в Африке. Без прошлого, без скелетов в шкафу. Тот, которого ты полюбила. А утром, уходя, вспомни, кто он на самом деле. Относись к тому, с кем ляжешь в постель, и к тому, с кем проснешься, так, словно это разные люди. Отдайся первому и беги от второго. Это поможет тебе не сойти с ума. Все, дорогая. Боюсь, я больше не знаю, как тебе помочь.
– Какова вероятность того, что все это какая-то ошибка? – Я резко повернулась к Лилит, уперев кулаки в бедра. – Не хочу верить, что он мог изменить мне, и тем более не хочу верить во все остальное! А вдруг Алиша все выдумала?! А вдруг…
Лилит вытащила из кармана мобильный и стала вертеть его в руках.
– Сомневалась, что тебе нужно это услышать, но раз нет иного пути… Это запись сделана с помощью жучка, который был на Алише.
«Как больно…» — дрожащий, взволнованный голос Алиши.
«Потерпи», – отвечает ей Боунс. Это его голос, точно его, только на этот раз он говорит без акцента. Чистое, рафинированное произношение американца из благополучного района Лос-Анжелеса. И говорит как-то прохладно и слегка раздраженно – совсем не так, как говорил со мной.
«Не могу терпеть! Пожалуйста…» — просит Алиша, и слышится то ли ее всхлип, то ли стон.
«Я не буду уговаривать тебя. Поэтому или потерпи, или возвращайся к друзьям», – почти злится Боунс.
«Я останусь, но, пожалуйста, осторожней. Я боюсь боли».
«Дай мне руку, расслабься. Все не так страшно, правда?»
Алиша дышит так тяжело, как будто только что пробежала марафон.
«Не знаю… Но мне нравится то, что ты делаешь…»
«Не дергайся».
– Хватит, – зажмурилась я. – Пожалуйста, выключи.
Лилит сунула телефон в карман и, глядя на меня с беспокойством, сказала:
– Оушен все утро пытается дозвониться. Не говорила тебе раньше, чтобы ты успела прийти в себя. Скай, тебе во что бы то ни стало нужно удовлетворить сексуальное желание – забудь, что он собой представляет, и назначь ему встречу. Но прежде посети салон, сделай коррекцию – твои волосы уже никуда не годятся. Потом встреться и переспи с ним. Не думая, механически. И, ручаюсь, тебе станет легче. Только прошу тебя, не говори ему о том, что знаешь, и не устраивай сцен. Не стучи палкой по решетке, за которой сидит зверь, – если зверь захочет выйти, решетка не выдержит.
* * *
Мое сердце рвалось к Боунсу – к тому парню, которого я повстречала в Саймонстауне. Который рисковал ради меня жизнью, который сделал мне предложение, который меня любил. Я скучала по этому человеку так же сильно, как боялась Сэма Оушена из «Костей Христа». Я не могла поставить знак равенства между ними. Боунс – это Боунс. Сэм – это Сэм. Первый не может быть вторым, а второй – первым. Как день не может быть ночью, как огонь не может быть водой, как скрежет гвоздя по стеклу не может быть музыкой. Но вопреки моему желанию и всякой логике – это был один и тот же человек.
Я провела остаток дня в гостях у Саймона – парикмахера, которого мне рекомендовала Лилит и у которого я обычно делала коррекцию. Так удачно сложилось, что он тоже прилетел в Лос-Анджелес понежиться на солнце. Неприметный, худощавый, немного сутулый молодой человек. Типичный эмо: косая, рваная челка, торчащие в разные стороны волосы, черный лак на ногтях. Он мне кого-то до ужаса напоминал, но я не могла вспомнить, кого. Обычно он был очень молчалив, и если и говорил, то тихо и словно сам с собой. Но сегодня ему явно хотелось пообщаться.
