– Твои яичники – это две грозди зеленого винограда, Скай. Каждый месяц на них созревает по красивой сочной виноградинке. Приходит время, и виноградинка лопается, выбрасывая семечко прямо в твою матку, где оно ходит-бродит в поисках своей судьбы. Но, как мы уже выяснили, нам нужно много зрелого винограда, поэтому сейчас в твоем животе зреет истинная мечта винодела. Вижу целых шесть фолликулов – каждый почти пятнадцать миллиметров в диаметре. Вот откуда эти тянущие боли. Скоро виноградины полностью созреют, и мы извлечем их содержимое с помощью вот этой симпатичной иглы. Организм, конечно, обомлеет, как дитя на представлении фокусника: «Ах! Что такое? Были – и нет! Пропали мои детушки!» Но мы быстро вернем их обратно, как только оплодотворим и подрастим в инкубаторе. Тебе все понятно, дорогая Скай?
– Да, доктор Раджив. Я просто кайфую от ваших историй.
– В таком случае, милая, возвращайся домой, съешь полторта, включи «Топ-модель по-американски» и зрей дальше. Как виноград.
– Как виноград, ага…
– А лучше сходи в бар, напейся безалкогольной «Кровавой Мери», пофлиртуй с барменом, станцуй румбу на столе. Как-никак, ты без пяти минут мамочка.
– Вы так не шутите, доктор Раджив, а то ведь пойду и напьюсь. Безалкогольной «Кровавой Мери» – так бармену и скажу. Вот хохоту будет…
* * *
Я и в самом деле зашла в бар накануне так называемой подсадки. Доктор велел хорошенько выспаться, но мне не спалось. Гонимая волнением, я забрела в крохотный бар через дорогу от моего дома и заказала себе стакан апельсинового фреша. В заведеньице пахло полированным деревом и цитрусами. Бармен колдовал над напитками, блестело стекло, и откуда-то лилась царапающая душу мелодия. Я помешивала трубочкой сок и разглядывала сидевшие в полумраке фигуры посетителей. А потом подняла глаза к экрану включенного телевизора и обомлела.
С экрана на меня смотрел мужчина, который сжал в руке и унес с собой мое сердце. Сэм Гарри Оушен собственной персоной, элегантно одетый в черный фрак с бабочкой, сжимающий в руке непонятную статуэтку и освещенный тысячей прожекторов. Что это? «Грэмми»? «Эм-ти-ви Эвордс»? Или какая-нибудь южноафриканская музыкальная премия? И за что его награждают? Лучший композитор? Лучший продюсер? В музыкальных наградах я разбиралась не лучше, чем в сортах древесины. Боунс произносил благодарственную речь, и, судя по его взволнованному виду, ему было что сказать. Но звук телевизора был убран полностью, а по губам – даже таким знакомым – я читать не умела.
– Вы можете включить звук? – бросаюсь я к бармену, едва не перемахнув к нему через стойку.
– Нет, поломался, ждем мастера со дня на день.
– Жаль…
– Эй, бро, включи чемпионат по бейсболу! – требует кто-то у меня за спиной.
– Нет-нет-нет! – молю я, переставляя стул ближе к телевизору.
Боунс глянул прямо в камеру, и мои нервные волокна заискрили. Как же он был красив… Есть люди, чьи гены влекут к себе наш организм, как свет влечет ночных бабочек. Есть люди, чьи гены мы мечтаем заполучить и соединить с нашими на каком-то подсознательном уровне. Иначе чем еще объяснить немыслимое притяжение к другому человеку, которое иногда чувствуешь?
– Чемпионат по бейсболу, йо!
Интересно, что бы он мне сказал, узнав, что я бессовестно и цинично связала его с собой навечно нашим общим ребенком? Что бы подумал? Возненавидел меня? Равнодушно пожал плечами? Послал к тремстам чертям?
Ведущая церемонии в роскошном бирюзовом платье лезет к нему с поцелуями. Я надеюсь, она его просто поздравляет, а не приглашает в свой номер после награждения. Bay, какое платье… Она выглядит в нем горячее, чем если бы вышла на сцену в одних чулках. Разве за такие платья не следует арестовывать? Оттолкни ее, посмотри на нее как на пустое место!
Бармен переключает канал, повинуясь требованию мужчин.
– Пожалуйста, верните обратно, это мой… бывший жених, – вскакиваю я перед ним. Мой голос звучит куда громче, чем я бы хотела. Почти неприлично громко.
– Тогда я – ручной песик Мадонны, – шутит кто-то из подвыпивших парней.
– А не тот ли это чувак, который пырнул ножом свою подружку?
– Нет! – разворачиваюсь я так резко, что стоящие рядом люди вздрагивают от неожиданности. – Разве он похож на маньяка?
– На святошу не похож тоже, – заключает кто-то, и все тут же забывают о предмете разговора, отдавая все внимание громиле в бейсбольной форме с битой наготове.
Я расплатилась за фреш и побрела домой. Стирая пот со лба, а из памяти – образ роскошной женщины, целующей Боунса своими порочными губами. Когда мне захочется нанести кому-то тяжкие телесные повреждения – именно эту картину я оживлю у себя в памяти.
* * *
Сама процедура по переносу эмбрионов заняла не больше десяти минут. Раньше я и представить не могла, что, когда дело дойдет до беременности, буду говорить об этом, используя слова «процедура» и «эмбрионы» вместо «о боже, дорогой, у меня задержка!».
– Да-да, это как парашютный спорт. Готовишься днями и ночами, а прыжок длится всего пару минут, – улыбнулся доктор Раджив и подал мне стакан воды, пока я лежала в кресле с раскинутыми в стороны ногами. – Полежите пока, не вставайте. Я укрою вас одеялом. Вообще вы прямо сейчас можете отправиться домой, но я рекомендую немного полежать. Послушайте музыку, почитайте «Фейсбук»…
– Нет, спасибо. Читать что-то в такую минуту в «Фейсбуке» – это как есть попкорн перед лицом Господа. Я просто полежу и подумаю… о всяком. Прочувствую момент.
– Знаете, Скай… Наши предки вышли на сушу миллионы лет назад, но наши эмбрионы так и не научились развиваться в какой-нибудь другой среде. Они по-прежнему начинают жизнь в своем маленьком океане, который создает для них женское тело. Жидкость в матке по составу похожа на морскую воду – она теплая, соленая и наверняка идентична той среде, в какой жили наши далекие-далекие предки. Так что вы – больше не вы. Теперь вы океан.
Я океан.
* * *
Ничего нет ни в небесах, ни под землей. Ад и рай – они внутри нас. Меня ввели в заблуждение. Я – океан, я – море, внутри меня целый мир. Мир, потерянный в бездне. Мир, утопленный в самом себе. Никакие легкие меня не спасут. Останутся лишь обломки, лишь призрак. Мы просто будем смотреть, как разбиваются волны. Ад существует, поверь мне, я сам его видел. Рай тоже есть, давай хранить это в секрете…
[37]
Я услышала эту песню в баре, куда забрела накануне. И – возможно, потому что это нагромождение звуков, грохота и крика мало походило на все, что я слышала раньше, или еще черт знает почему, – не испытала никаких неприятных ощущений. Наоборот, этот безумный хардкор завораживал так же, как океан в шторм, как смерч, как хаос несобранной головоломки. А сквозь железную решетку звуков гитары и ударных проступала красивая, надрывная мелодичность. Все равно что открыть жестяную ржавую шкатулку и вдруг обнаружить внутри шелковые ленты, и жемчужный браслет, и мягкое сизое перо неведомой птицы…
