— Лицо у него плохое, — отрезал Лойола. — Значит, такие же будут и дела. А за Германию я теперь спокоен. Бог дал ей апостола — Канизия. Он уже пишет немецкий катехизис в Кельне...
Он умолк. Секретарь также не осмеливался заговорить.
— Есть ли новости от Хавьера? — наконец спросил настоятель.
Поланко оживился.
— О да. Франциск Ксаверий творит чудеса. Он обратил уже несколько тысяч ловцов жемчуга на Гоа.
— Это было давно, — перебил его Игнатий, — а что с Японией? Я ведь ещё не мог читать, когда пришло письмо от него.
— Он обращал народ в Ямагути и Миако. Но японцы сказали ему: как христианство может быть истиной, если о нём не знают в Поднебесной?
— Он поехал туда? — генерал вдруг с крайним вниманием начал осматривать свой посох.
— Поехал, — подтвердил Поланко, — хотя это и опасно. В Китае казнят всех, кто осмеливается проникнуть туда без разрешения.
Лойола пробормотал, обращаясь к посоху:
— Он мой самый близкий друг... вместе с Фавром, который умер у меня на руках, истратив здоровье на служение. Дай Бог Хавьеру выбраться. Призовём его в Рим. А я поехал бы куда-нибудь в Эфиопию...
— Но ваша болезнь... — осмелился Поланко.
— Она всё равно сожрёт, — голос настоятеля прозвучал по-юношески беззаботно, — можно, пока я ещё жив, поехать к неверным, исполнить мечту молодости... Я хотел получить три благодеяния от Бога. Во-первых, утверждение Общества Апостольским престолом. Во-вторых, официальное признание «Духовных упражнений», — он поочерёдно загибал пальцы. — В-третьих, чтобы мне удалось написать Конституции. Теперь я свободен. Можно ехать.
В грустном настроении Поланко медленно шёл по коридору и столкнулся с двумя священниками. Одного из них звали Иероним Надаль, другого — Луис Гонсалес де Камара.
Мысль написать биографию отца Игнатия пришла в голову всем троим одновременно.
Выяснилось, что Надаль даже говорил однажды об этом с генералом.
— Тогда понятно, кому начинать, — обрадовался Поланко. — Полагаю, склонить его к этой мысли лучше всего получится у вас, отец Иероним. Попробуйте поговорить с ним ещё раз.
— Вы думаете, Поланко, сие имеет смысл? Он опять ускользнёт от меня. Скажет, у него сегодня видения, или будет охвачен очередным приступом скромности. Может, у отца Луиса выйдет?
— Я бы попробовал, но меня посылают в Испанию. Тогда, по возвращении? Только ведь можем не успеть...
...Генеральный настоятель сидел в своём кабинете, перебирал письма, но не видел их. Перед глазами стояли мёртвые пески Святой земли. Как бы он хотел закончить там свои дни!
Раздалось осторожное поскрёбывание в дверь. Затем она приоткрылась. Всунулась голова кривоносого послушника. Почему так не лежит к нему душа? Он умён, образован, послушен до фанатизма. Настоящий иезуит...
— Людвиг, откуда вы узнали про Общество Иисуса?
— От солдата императорских войск, отец Игнатий.
— Почему вы так рвётесь к нам? Существует столько древних славных орденов.
— Но именно ваш орден напрямую связан с папой.
— Наверное, вы мечтаете о личной аудиенции?
Германец продолжал смотреть в пол, согласно иезуитскому правилу. Никакой реакции.
— Я постараюсь, чтобы вы не получили её, — сказал Лойола.
— Как скажете, отец настоятель, — бесстрастно ответил тот.
К вечеру Игнатий решился выйти в город. Ему хотелось идти быстро, как обычно, но болезнь сделала ноги словно ватными. Превозмогая слабость, он двигался к обители Святой Марфы.
Лионелла подметала двор, бодро махая метлой. Её чёрные кудряшки тронула седина, но глаза блестели, как у той маленькой памплонской девчонки много лет назад. Увидев настоятеля, она широко заулыбалась:
— Вы к нам, дон Иниго? Как давно вас не было...
— Я к сестре Тересе. Она у себя? — спросил Лойола.
Лионелла кивнула. Уголки её рта вдруг скорбно загнулись вниз.
— Что ты, Лионелла?
— Дон Иниго... я очень глупая, наверное, я прошу вас: дайте мне разрешение выращивать розы. Я долго постилась и скопила на саженцы.
— Разумеется. Но зачем поститься для этого? Мы недавно выбирали усадьбу для отдыха студентов и купили самую красивую. Люди должны жить в красоте, тогда их чаще посещают возвышенные мысли. Я закажу розы для вашей обители.
— Спасибо, дон Иниго, но мои... личные розы... Вы дадите на них разрешение?
Он рассмеялся:
— Ты неисправима, Лионелла!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В марте 1555 года умер папа Юлий III. Его преемнику Марцеллу II довелось занимать Святейший престол меньше месяца. Он скончался в начале мая. Стали ходить слухи о больших шансах на понтификат у Джанпьетро Караффы — венецианского кардинала, основателя ордена театинцев и давнего недоброжелателя Лойолы.
Когда прозвонили колокола, возвещающие избрание понтифика, и объявили имя Караффы, теперь уже Павла IV — Игнатий изменился в лице. Ранее Караффа высказывал желание объединить иезуитов с театинцами. К тому же он не любил всё испанское.
— Только бы сохранили закон о последнем причастии, — сказал генерал и глубоко задумался.
Впервые такой закон приняли в 1215 году. Согласно ему врач прекращал помощь больному, отказавшемуся принять последнее причастие. Впоследствии его признали немилосердным и отменили, но Лойола, постоянно ухаживая за умирающими, знал, что происходило на самом деле. С больными, как правило, просто не заговаривали о последнем причастии, боясь ухудшить их состояние.
Это казалось Игнатию издевательством. Церковь, так внимательно следящая за жизнью паствы, оставляла человека в самый трудный для него момент. В то же время, предвидя протесты врачей и родственников, он предложил подойти к вопросу тонко: услуги врача прекращаются не после первого или второго, но лишь после третьего отказа от последнего причастия. Прежде чем представить этот замысел церковным властям, Лойола советовался с наиболее благочестивыми, по его мнению, людьми.
Павел III возобновил закон о последнем причастии ещё в 1544 году, но не все церковные деятели согласились с ним.
Игнатий десять лет наблюдал за действием нового постановления и утвердился в своей правоте. А Караффа как раз относился к несогласным...
Голос Луиса Гонсалеса вывел настоятеля из задумчивости:
— Мы можем отслужить мессу за сохранение этого закона.
— Не нужно, — сказал Лойола. — Только сейчас я до конца понял, как любит нас всех Иисус, даруя понтификат Караффе. Новый папа получит возможность возлюбить врагов, а мы обретём избавление от сомнений в правильности пути. Ведь если нас примет такой явный недоброжелатель, как Караффа, это ли не знак высшего Божьего благословения?!
