Фонг пытался сохранить спокойствие. У него был дар никогда не нервничать, не поддаваться панике.
– Даты?
– Он заразился в среду, острые симптомы проявились в субботу. Она и дети еще вчера были в норме, а сегодня все заболели.
– То есть в следующий вторник. Инкубационный период, стало быть, от двух до трех дней. Это значит также, что уже пошла вторичная волна. Иными словами, вирус не умер сам по себе после первых случаев намеренного заражения людей. Атмосферные условия, температура его не убивают. Он распространяется от человека к человеку сам по себе, подобно сезонному гриппу, который сейчас ходит. Этот вирус нелегко распознать в массе случаев.
Фонг долго молчал. Амандина встала, чтобы принять две таблетки дафалгана.
– Сколько человек изначально заразилось в ресторане Дворца правосудия?
– По прикидкам, около сотни, но, наверно, больше. Точно узнать невозможно.
– Кроме семьи Дюрье, сколько вторичных случаев инфекции на каждый первичный случай?
– Ты же понимаешь, что бригады из ИЭН не могли обойти всех, это долго и хлопотно. И теперь… уже поздно, вирус слишком широко распространился. Но… систематически прослеживаются вторичные случаи у тех, у кого есть семьи. Заболели один-два члена семьи как минимум.
На этот раз лицо Фонга исказилось.
– Это много.
– Очень много.
– Может насчитываться две-три сотни случаев во вторичной волне… И если они заболели, к примеру, сегодня, значит заразны уже как минимум сутки. И наверняка успели заразить других людей, которые тоже стали носителями вируса, сами того не зная. А этих людей выявить на данный момент невозможно.
Фонг встал и начал расхаживать по комнате с чашкой в руке.
– Идет третья волна.
Он посмотрел на часы:
– Сейчас у нас среда, четвертый час утра. Исходя из ваших цифр, ваших наблюдений, эта волна должна обрушиться сегодня вечером и в четверг. Если сохранится уровень заболеваемости два, мы идем прямиком к эпидемии. Вирус вырвется из Парижа, если это уже не произошло. Он будет распространяться волнами, подобно расходящимся кругам на поверхности воды. Через границы… По всему миру… Пандемия через несколько недель… И никакой вакцины.
Амандина следила за ним глазами, не двигаясь. У нее больше не было сил. Мозг работал на замедленных оборотах.
– Ничто не может остановить вирус, у которого постоянный R0
[16], близкий к двум, – продолжал Фонг. – Это был случай испанского гриппа. Достаточно одного человека, который заразил двух… два заразили четверых, те восьмерых, шестнадцать, тридцать два, шестьдесят четыре… В итоге больше тридцати миллионов смертей.
– Наш вирус не так опасен.
– Но все же он будет убивать. Принимай какие угодно меры, закрывай границы, ты можешь его затормозить, но не остановить. Вирус с постоянным R0 может одним прыжком перемахнуть через океан. Достаточно одного-единственного раза… Есть птицы… Если он в пути, если сошлись все условия, это катастрофа.
Он залпом допил чай.
– Я все-таки не понимаю, – сказала Амандина. – Если наш человек сумел достать этот атипичный штамм H1N1, он мог раздобыть и куда худший микроб, верно? Более разрушительный в плане человеческих жизней.
– Грипп, может быть, и не самый разрушительный, но он грозен тем, что касается распространения. Его инкубационный период очень короток, это настоящий спринтер. Только во Франции заболеть могут до десяти миллионов человек. Из числа заболевших девяносто девять и девять десятых процента всего лишь проведут скверную неделю в постели. Ничего страшного, но это приведет к потере нескольких миллионов рабочих дней и выразится в миллионах евро. Я уже не говорю о развале системы здравоохранения, о переполненности больниц, об осложнениях в общественной и экономической жизни.
– Если так посмотреть…
– Что еще важно, в плане человеческих жизней, это то, что у одной десятой процента больных разовьются тяжелые заболевания дыхательных путей и они умрут от осложнений. Одна десятая процента… на первый взгляд цифра смехотворная, но если исчислять от миллионов больных, считай сама.
Он замер посреди комнаты. Глаза его уставились в воображаемую точку.
– А если брать в масштабах всего мира… Если все пойдет по такому сценарию, автор этой гнусности как ни в чем не бывало убьет минимум десятки тысяч человек в одной только Франции, Амандина, прежде чем появится первая вакцина. Достойный счет для одного человека, как ты думаешь?
Молодая женщина представляла себе этого человека, как он спокойно сидит дома, ожидая последствий, слушает радио, смотрит телевизор и констатирует результат своей бойни. Люди, которые будут умирать один за другим… И никакой возможности этого избежать. Убийства на расстоянии… Что чувствует он сейчас? Наслаждение? Ощущение всемогущества?
– Какой монстр мог сотворить такое? Играть с природой и с жизнью невинных.
– Кто-то, кто хочет посеять страх и причинить много зла. Кто-то, кто посягает на каждого из нас и в грош не ставит человеческую жизнь. Умный псих, желающий снискать славу через разрушение. Такие были всегда.
Амандина поднялась:
– Я устала, плохо соображаю, извини. Давай ляжем, ладно? Я посплю несколько часов, встану рано. Хочу кое-что проверить в лаборатории.
– Тебе надо отдохнуть, Амандина. Правда. Ты еле держишься на ногах и пьешь слишком много таблеток. Я все больше беспокоюсь за тебя.
Они поставили чашки каждый в свою раковину, погасили свет. Легли одновременно на широкие холодные постели, разделенные лишь тремя сантиметрами небьющегося плексигласа.
Они повернулись друг к другу, переглянулись в свете ночника Амандины. Включать усилитель звука, который позволил бы им поговорить, не стали. Сегодня ночью в этом не было нужды.
Фонг прижал ладонь к стеклу, Амандина тоже.
Чувствуя подступающие слезы, она отвернулась и поспешила погасить свет. Уткнулась головой в подушку и разрыдалась.
Благодаря плексигласу Фонг не слышал, как она плакала.
39
Утро среды, 8:25.
Шарко шел по улице Сент-Оноре, сунув руки в карманы. Осень вступила в свои права, расположилась боевым порядком, фасады потемнели, предвещая суровые зимние дни.
Полицейский поднял воротник своего кожаного пальто и ускорил шаг. Он шел один, без напарника. Из-за нехватки личного состава правила не соблюдались, привычная организация расшатывалась. Люси была на набережной Орфевр, разбиралась в истории с Патриком Ламбаром, врачом из Второго округа, умершим пять лет назад, который до прошлого месяца якобы являлся дружком Северины Карайоль… Парадокс, который, по мнению Шарко, имел два разумных решения: или Карайоль лгала и у нее вообще не было дружка, или же этот самый «Патрик Ламбар» присвоил имя покойника и обманул молодую женщину.
