Перед самым входом человек повернулся в их сторону. Шарко успел увидеть кончик носа под тенью каскетки.
Спустя долю секунды человек метнулся вправо и побежал.
52
Шарко пулей вылетел из машины, оставив дверцу открытой. Николя резким движением повесил трубку и кинулся за ним с пистолетом в руке. Его сердечный ритм мгновенно участился до предела.
Очень быстро двое полицейских оказались на велосипедной дорожке, их разделяло десять метров. Они гнались за спринтером, который мчался прямо, не разбирая дороги. Каскетка с него слетела.
Шарко вложил в бег всю свою злость, держась на чистом адреналине: девяносто один килограмм надо было отрывать от земли и толкать вперед. В висках начало стучать, дыхание сбивалось. Николя, более молодой и выносливый, быстро его обогнал. Но Шарко держался, окутанный тьмой, в которой лишь редкие фонари да луна позволяли ему видеть две тени, летевшие перед ним в черноту.
Выбившись из сил, он еле передвигал ноги, пыхтя как паровоз и обливаясь потом. Он злился на себя. Раньше у этого типа не было бы никаких шансов, но теперь… Тело его сдавало. Неужели он стал слишком стар для такой работы?
Впереди Николя стоял неподвижно, руки на коленях. Велосипедная дорожка обрывалась в нескольких метрах от него, упираясь в шлюз: оставалось только повернуть назад.
Николя выхватил телефон:
– Я видел, как он свернул туда.
Он показывал на заброшенные здания, зажатые между велосипедной дорожкой и высокой кирпичной стеной.
– Надо взять его в клещи.
Николя позвонил Марнье, объяснил ему все и отключился.
– Они идут.
Шарко посмотрел на здания и сказал, тяжело дыша:
– Мы его не упустим. Пошли.
Они побежали к бетонным монстрам. Кругом прорастала, взламывая асфальт, трава. На фасадах красовались безобразные граффити, уродливые рты, огромные глаза с абсолютно черными радужками в нимбах лунных лучей.
Шарко тоже достал оружие.
– Ты в другое здание.
– Осторожней.
Они разделились. Шарко вошел в холл огромного кубического строения, ступил на пол, покрытый битым стеклом, пылью, темными нишами, из которых торчали колышки. Это была гигантская голая комната, выхолощенная, без плоти, без жизни.
Лестницы уходили во тьму. Человек, которого они преследовали, шел в спортивный зал и вряд ли был вооружен. Однако ничто не мешало ему подобрать валявшуюся «розочку» от бутылки. Или шприц, один из тех, которые сыщик давил, поднимаясь по ступенькам.
Прижимаясь к облупленным стенам, Шарко свернул в коридор, конец которого терялся в темноте. Он еще обливался потом и утер лоб рукавом куртки. Черные дыры чередовались с более светлыми участками. Порой появлялась полная луна, как на фото в эбонитовой рамке. Она высвечивала мягкие изгибы, зловещие рельефы мертвого чрева здания. Пахло сталью и ржавчиной. Холод проникал в разбитые окна, втекая сквозняком в горло Шарко. Снова граффити, разинутые рты, губы, похожие на шины, чертики. Снизу донеслись голоса. Франк бегом вернулся к лестнице. Посреди холла два луча вспарывали тьму. Коллеги из антитеррористической…
– Я наверху, а Николя в другом здании. Надо перекрыть выходы, не дать ему вернуться на велодорожку и удрать.
Мужчины скрылись. Полицейский кинулся на третий этаж, миновал старый тюфяк, лежавший в углу. Пахло крэком, тяжелыми наркотиками, нищетой. Здесь ловили кайф. Ложечки, сгоревшие спички, слегка оплавленные пластиковые бутылки. В углу скорчился человек. Его трясло. Шарко прицелился в него: обдолбанная развалина, купающаяся в собственном дерьме. Он пожирал себя изнутри, точно растворяющийся в воде сахар.
Сыщик обернулся.
Прямо на него летел большой железный брус. Стальная масса ударилась о бетон, обломки отскочили во все стороны. Шарко среагировал инстинктивно, с рычанием кинувшись вперед. Его голова врезалась во что-то мягкое. Нападавшего отбросило, и он, всхлипнув, повалился на пол. Шарко не успел увернуться и получил мощный удар ногой в грудь. Вспышка боли в солнечном сплетении. Тень попыталась подняться, озверевший сыщик кинулся на нее и, боднув головой, придавил всем своим весом.
В следующую секунду он приставил к его виску пистолет:
– Только шевельнись, вышибу мозги.
Оглушенный, человек больше не пытался вырваться. Сгибом левой руки Шарко зажал его голову, точно тисками. Тот, хоть и крепкий, с бугрящимися мускулами, не мог шевельнуться. Он понял, что лежащий на нем полицейский не шутит, и не сопротивлялся, когда Шарко надел ему наручники.
– Я требую адвоката.
– У него грипп.
С искаженным от ярости лицом Шарко поднял пистолет и ударил рукояткой. Раз, другой.
Потом он проволок тяжелое безжизненное тело по коридору, затащил в темную комнату и пристегнул наручниками к трубе. Отдуваясь, выпрямился. Человек по-прежнему не двигался, но дышал. Шарко знал, что перешел границу. Отступать было некуда.
Через четверть часа все четверо полицейских встретились между зданиями. Они вопросительно посмотрели друг на друга.
Ничего… Белланже заметался, как лев в клетке.
– Черт, как это могло случиться?
Шарко сел на ступеньки, он был куда спокойнее.
– Стена, канал, дорожка… Путей для бегства было много.
– И он мог спрятаться где угодно, – сказал Шарль Марнье. – Я вызову подкрепление, чтобы обыскать здания. Он от нас не уйдет.
Франк Шарко поднялся, морщась и держась рукой за спину. Спринт и драка не прошли бесследно.
– Вы установили его личность?
– Джеки Дамбр, тридцать пять лет. Живет здесь, в Пантене.
– В таком случае пулей к нему.
Он протянул руку к фонарю Марнье:
– Я останусь здесь и дождусь подкрепления.
Он забрал фонарь. Николя удивленно поднял бровь и посмотрел на него:
– Ты уверен? При том, что творится на Орфевр, они вряд ли скоро приедут.
– Я никуда не спешу… Этот спринт меня вымотал. Надо восстановить силы.
53
После ухода коллег Шарко поспешил в здание.
Надо было действовать быстро, по старинке. Иначе Дамбр пройдет через слишком много рук, прежде чем расколется.
Тут мог сработать только страх. Он развязывал языки самым крепким, и быстро. Франк, может быть, был не в лучшей физической форме, но он еще умел бить туда, где больно.
Он скользнул в длинный коридор третьего этажа. Наркоман лежал на том же месте, похожий на глиняную статую. Крэк лишил его человеческого облика, и было очевидно, что долго он не протянет. Но у Шарко не осталось больше ни сочувствия, ни жалости. Слишком много таких призраков жило в его голове, мешая спать.
