– Он, похоже, был прекрасным врачом, преданным своему делу. Почему же его исключили?
Брашелье сложил пальцы пирамидкой.
– Это непростая история, я не знаю всех подробностей, но, скажем так, на него ополчилась мэрия Парижа и ее присные. Борясь за достойные условия труда для некоторых рабочих канализации, Эрве вышел за рамки своих полномочий. Жалобщики как с цепи сорвались, каждое лыко шло в строку, в чем только его не упрекали. Они просто довели его до крайности. После нескольких месяцев волокиты сообщество исключило его пожизненно. Эрве воспринял это как смертный приговор, вопиющую несправедливость.
Даже не зная всего, Амандина легко могла представить себе, какой ад пережил Кремье. Рухнувшая карьера, невозможность заниматься профессией, для которой он был рожден, стыд, от которого не избавиться всю жизнь. Все равно что выставить человека на перекресток в ослином колпаке. Нетрудно представить его обиду, отчаяние, гнев.
– Что с ним сталось?
Брашелье затруднился с ответом.
– Не знаю, я не видел его уже два года, кажется, он живет в восточном предместье Парижа. Узнав об исключении, Эрве порвал все связи, он оказался на самом дне. Долгая судебная волокита вымотала его за эти месяцы. Он бросил спорт, никуда не выходил, замкнулся в себе. Даже почти не разговаривал. К счастью, он, кажется, получил солидное наследство от родителей, ему досталась недвижимость. Это, надеюсь, позволило ему выжить.
– Кстати, сколько ему было лет?
Врач порылся в ящике и достал фотографию.
– Родился третьего августа тысяча девятьсот шестьдесят девятого, исключен третьего августа две тысячи одиннадцатого, если мне не изменяет память. Хорошенький подарочек на день рождения, вы не находите? Это мы вдвоем там, в сквош-клубе…
Амандина рассмотрела снимок. У Кремье было приветливое симпатичное лицо. Высокий блондин с полными щеками и залысинами на лбу. Молодая женщина была не в состоянии судить, мог ли он привлечь Северину Карайоль. Он или другой, этого никак не узнать.
Врач посмотрел на часы:
– Это очень печальная история. Извините меня, но… пациенты ждут, а я с утра изрядно выбился из графика.
Врач встал, Амандина тоже. Он проводил ее до двери.
– Как развивается эпидемия гриппа птиц? Я только что узнал, что на сегодняшний день зарегистрировано больше тысячи случаев и один пациент умер, по данным медицинской сети «Сантинель».
– Да, это так. Дела плохи. Разворачиваются планы, чтобы затормозить распространение, но остановить этот грипп уже невозможно. Вирус свободен, как воздух. Информируйте людей, призывайте их защищаться, это единственный выход.
Больше Амандина ничего не сказала. Она посмотрела на детей с крысиными головами и, выйдя на улицу, сорвала с лица маску. Адрес Кремье она нашла самым простым образом: в телефонном справочнике «Белые страницы». Он жил в Фонтене-су-Буа, восточном предместье Парижа.
Она снова отправилась в путь под дождем и около трех дня добралась до Фонтене-су-Буа. Хотя интуиция подсказывала, что она на верном пути, она еще не была ни в чем уверена. Да, Кремье запрашивал много анализов в Центре изучения гриппа, некоторые из них прошли через руки Северины, его исключили из сообщества, но значит ли это, что он виновен? Мог ли он соблазнить Северину и иметь с ней связь, если оказался на самом дне, как рассказал Брашелье? Был ли этот человек манипулятором? Врачом, предавшим клятву Гиппократа и совершившим все, что запрещала ему профессия? Мог ли он заражать людей? И убивать других?
Амандина хотела удостовериться, прежде чем связываться с полицейскими. Может быть, пошпионив за ним день или два, она получит доказательства? Если он действительно распространил вирус, поведение его должно быть подозрительным.
75
Николя сидел, уставившись в выключенный телевизор, когда Шарко вошел в маленькую больничную палату, держа два стаканчика кофе.
Капитан полиции не повернул головы в сторону коллеги. Он был где-то далеко, словно спал с открытыми глазами. Франк закрыл за собой дверь и поставил один стаканчик на прикроватную тумбочку. Потом прислонился к стене у окна.
– Я тут говорил с Паскалем и Жаком, нашими гриппозными. Жаку лучше, он приступит к работе через несколько дней, а Мистер Мускул тоже начинает выкарабкиваться. Они тебе позвонят, ты уж подходи к телефону, ладно?
Ответа не последовало.
– Ты должен знать, что мы все мобилизованы. Будем преследовать их по пятам двадцать четыре часа в сутки. Люди работают без передышки, Ламордье возглавил группу. Не сказать чтобы я был от него в восторге, ну да ладно, я его знаю уже больше пятнадцати лет, и он не ставит мне палок в колеса.
Шарко развел руками:
– Посмотри на меня, у меня жуткий вид, я не в себе, и это скорее хороший знак… Через три часа я улетаю в Польшу, есть ниточка. Наш Человек-птица совершил там пятерное убийство. Я его не упущу, Николя.
Тяжелые веки Николя едва шевельнулись. Он смотрел сквозь Шарко. У него был мертвый взгляд. Плевать он хотел на все, что могли ему рассказать. Камиль убита, и ни он, ни один полицейский Франции не смогли этому помешать. Все остальное не имеет значения.
Он чуть-чуть разжал губы, чтобы произнести пару коротких фраз:
– Уйди, Франк. Я не хочу больше тебя видеть. Ни тебя, ни других. Оставьте меня в покое.
– Я когда-нибудь оставлял кого-нибудь в покое?
Шарко взял стул и сел напротив него:
– Есть два варианта: или ты сразу вернешься к работе, или наплюешь на все и будешь погружаться на дно. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что ты выбрал второй вариант. Он не лучше и не хуже первого, на мой взгляд… Но, скажем так, тебе будет труднее вернуться к жизни.
Шарко вздохнул:
– Ладно, придется все-таки рассказать тебе одну вещь. Я помню все, как будто это было вчера, а ведь прошло уже восемь лет… Мы с Сюзанной и Элоизой возвращались, проведя день за городом, в Фонтенбло. Денек был такой чудесный, и мы так смеялись.
Франк вымученно улыбнулся. Глядя на черную поверхность кофе, он видел лица своей жены и дочери. Слышал их смех.
– На обратном пути у меня лопнула правая передняя шина. Я еду сотню метров и паркуюсь на обочине автострады, вместо того чтобы свернуть на проселок и поменять колесо. Не знаю, не подумал, наверно, потому что был зол на эту чертову шину. Элоиза и Сюзанна обе сидели сзади, я велел им ни в коем случае не выходить. Дорога опасная, недалеко крутой вираж…
Шумный глоток кофе. Шарко даже не почувствовал его вкуса.
– Почему я не остановился подальше, после виража? Или до него? Почему припарковался именно в этом месте? Почему не запер дверцы? У Сюзанны не было никакого понятия об опасности, и потом… ты мог ей что-то сказать, а она через пять минут это забывала.
