Противоположностью идиотии в современном мире является идеократия — то есть политический строй, по сути своей деспотический, но при помощи тех или иных средств имитирующий участие всего населения страны в неких гражданских делах, а также наличие в массах соответствующих добродетелей. Классической идеократией был СССР, где массы, надежно отделенные от власти, постоянно побуждались (лаской и таской) к имитации «всенародного сплочения», «добровольного участия», и так далее. Это вызывало соответствующую реакцию. Не случайно самой ненавистной чертой советской жизни оказались именно «субботники и партсобрания» (даже «очереди и дефицит» раздражали не так сильно). Впрочем, в некоторых типах идеократий (например, в современном арабском мире) симулятивная мобилизация масс может быть куда более внушительной. Ныне покойный талибский режим или нынешний иракский блестяще симулировали «всеобщее воодушевление».
Как показала практика, идеократии — будучи тоже «обществами спектакля», точнее говоря, «массовки» — неустойчивы, так как их репертуар ограничен. Прекратив «казаться», они порождают классические деспотии (к чему уже почти пришел Китай) либо воинствующие идиотии, где идиотия сама становится «мобилизующей» (точнее, анти мобилизующей) идеологией. Это случилось, в частности, с постсоветской Россией, где идиотизм принял формы прямо-таки буйные: обычная идиотическая отчужденность от власти, насилия и публичности обрела вид настоящей ненависти ко всему вышеперечисленному. Российский идиот свято убежден, что начальство состоит из мерзавцев, армия и силы порядка нужны только для притеснения «нормальных людей», а по телевизору «все врут». Это, разумеется, не мешает ему тотально зависеть от властей, подчиняться силе и смотреть телевизор.
Конечно, «идиотизм» как личная позиция иной раз бывает оправдан. Например, в некоторых случаях он может быть проявлением ответственного самоограничения: неумный и некомпетентный человек, добровольно воздерживающийся от участия в делах, которые для него не по уму, ведет себя правильно — и даже, можно сказать, единственно возможным для него способом споспешествует гражданской жизни — а именно тем, что он ей не мешает
[18]. Есть еще всякие социально-экономические причины для идиотического поведения, разбирать которые было бы долго. Следует, однако, помнить, что, помимо политики и экономики, есть еще и психология. Древние, например, считали, что «идиотизм» есть, прежде всего, проявление определенных качеств души идиота, которые они определяли как низость.
Принципы достоинства
Противопоставление «высокого, благородного» и «низкого, подлого» является одной из основ традиционного понимания общественной жизни. При этом все попытки элиминировать эти понятия, сведя их, скажем, к «аристократической надменности» благородных и «приниженности» подлых, работают только в тех случаях, когда сами эти понятия уже теряют свое значение — например, когда само понятие «благородства» приватизируется правящим классом — или, наоборот, становится трофеем побеждающих низов. Поскольку же таких переходов из рук в руки было слишком много, мы в дальнейшем постараемся не пользоваться словами, на которых остались слишком жирные следы чужих пальцев. Будем лучше говорить о «достойном человеке» и «низком человеке»
[19].
Прежде всего: «достоинство» и «низость» не сводятся к несколько обрыдшим «добру» и «злу». «Достойный» человек не обязательно «добрый». Чаще он совсем не «добр». Соответственно, «низкий» — не обязательно «злой». Более того, он и не бывает по-настоящему «злым», хотя зла может принести много. Принести — но не совершить: это разные вещи.
Если говорить совсем коротко, «большие» люди отличаются от «маленьких» своим отношением к друзьям и врагам, а точнее — к «своим» и «чужим».
Будем называть «своими» (или «нашими») всех тех, кто относится к нам хорошо, причем это отношение достаточно устойчиво. «Свой», как поется в детской песенке, «в беде не бросит, лишнего не спросит», поможет, утешит, простит, и так далее. Напротив, «чужой» относится к нам в лучшем случае равнодушно, а в худшем — враждебно. То есть от «чужих» можно ожидать «самого скверного».
Так вот. Существуют две стратегии поведения по отношению к «своим» и «чужим». Достойный человек прежде всего делает добро своим, а не чужим. Также он помогает друзьям и наказывает врагов. Низкий же поступает ровно наоборот: отвратительно относится к «своим», но заискивает перед «чужими», а перед врагами лебезит и унижается, и даже любит их.
При этом низких людей, как показывает практика, значительно больше, чем достойных.
На первый взгляд это может показаться странным: понятно ведь, что поведение низкого человека выглядит некрасиво, да и недальновидно. Тем не менее, оно вполне объяснимо. Дело в том, что низость предполагает крайне суженный временной горизонт. Для «мелкого человечка» важно только то, что происходит сейчас, — ну и, может быть, произойдет в самое ближайшее время. Все, что выходит за эти рамки, он не то чтобы не помнит или не предвидит — для него это просто незначимо. «Это будет завтра», а «завтра» — это что-то несуществующее. При подобном видении мира низость оказывается вполне рациональной стратегией. «Свои» на то и свои, что будут поддерживать и помогать «своему», и даже терпеть какие-то неудобства — по крайней мере, в известных пределах. Получается, что в каждый конкретный момент времени, локально, «свои» могут рассматриваться как дойная корова — или как шея, на которую можно сесть. «Свои» для низкого человека — всего лишь бесплатный источник ресурсов и услуг. Если же окружение низкого человека по какой-то причине отказывается играть эту роль, он возмущается и негодует, причем абсолютно искренне: с его точки зрения, «свои» не выполняют свои обязанности перед ним (при этом ни о каких своих обязанностях он, разумеется, и не думает).
«Чужие» же на то и чужие, что они не обязаны относиться к низкому человеку хорошо — и он это понимает. Соответственно, он старается быть с ними поосторожнее, чтобы они не cделали ему ничего плохого. Что касается явных врагов, то, опять же, наилучшая локальная стратегия по отношению к ним обычно состоит в уступках, унижениях, услужливости: в каждый конкретный момент бывает легче чем-нибудь откупиться, чем идти на риск открытого конфликта, в котором нужно не только тратить ресурсы и усилия, но и рисковать. То, что потом придется платить вдвое, чтобы удовлетворить возросшие аппетиты врага, низкий человек не принимает во внимание: ведь это будет «завтра», «потом» — а значит, сейчас это не важно. «Потом» все как-нибудь «образуется само собой».
