– Не понимаю, – нахмурился майор, и усы его, так нравившиеся Маргарете в первые месяцы замужества, а теперь не вызывавшие ничего, кроме раздражения, встали дыбом, как у рассерженного кота. Когда опьянение медового месяца схлынуло, Маргарета вдруг поняла, что, пожалуй, на Земле не было более чужого человека, чем майор МакЛеод. Они были настолько разные, что майор и сам постоянно говорил об этом. Кроме того, разница более чем в двадцать лет давала о себе знать, и прижимистый муж, которому каждый гульден доставался с огромным трудом, постоянно отчитывал жену-транжиру, не жалеющую денег на то, чтобы подавать себя в самом лучшем свете. – Не понимаю, для чего нужны какие-то особые приготовления? Подумаешь, прием! Соберутся мои сослуживцы, пропустят по стаканчику виски и разойдутся по домам.
– В Париже так не принято. В парижских салонах на приемах заведено подавать как минимум две смены блюд, – настырно гнула Маргарета свою линию. – Мне необходимо позаботиться о десерте и, кроме того, дневной почтой придет парижское платье, так что будь добр, оставь побольше денег, я заплачу по счетам.
Взбешенный майор вскочил с ротангового кресла и, сверкая белыми глазами на побагровевшем лице, закричал:
– Опять Париж! И снова деньги! Ты можешь говорить о чем-нибудь другом? В конце концов, если тебе так нужен Париж, почему ты туда не уедешь? Проваливай ко всем чертям, а нас с детьми оставь в покое!
Сорвавшись с места, он кинулся прочь с террасы, чтобы вскочить на коня и умчаться на службу. А Маргарета, насмешливо дернув уголком большого рта, невозмутимо доела оладьи с сиропом, выпила кофе и отправилась за покупками. К детям она даже не заглянула. Проснувшись, малыш Норманн посмотрел на няню и капризно затянул:
– Хочу к мамочке!
– Тише, сестричку разбудишь, – прижав палец к губам, на ломаном английском проговорила Васанта. – Полежи, малыш, тихонько, я принесу теплого молочка. Когда проснется Нон, будем завтракать.
Невысокая и плотная, Васанта поднялась с циновки, одернула саронг и кабию
[10], поправила густые черные волосы, собранные в гладкую прическу. Выйдя из детской, она прошла через гостиную, сбежала по ступеням в сад и направилась к хозяйственным постройкам, где в погребе хранилось молоко. Няне показалось, что около сарая мелькнула чья-то тень, но девушка решила, что ошиблась. Однако стоило ей завернуть за угол, как кто-то схватил ее за руку. Васанта вздрогнула от испуга, увидев перед собой бледное лицо сжимавшей ее руку незнакомки. Незнакомка сделала ладонью выразительный успокаивающий жест и горячо зашептала:
– Васанта, это я, Сита! Помоги мне, сестричка! Умоляю! Спрячь меня, за мной гонятся!
Няня инстинктивно оглянулась по сторонам, опасаясь увидеть тех, кто гонится за Ситой, и, прежде чем успела что-либо сообразить, потянула сестру за собой, укрывая в сарае.
– Сюда, скорее, – Васанта отперла дверь и торопливо юркнула под крышу из пальмовых листьев, увлекая за собой сестру.
Девушки вбежали в темное помещение и захлопнули за собой дверь. Яркий дневной свет пробивался сквозь широкие щели в стенах сарая, кое-как сколоченного из неструганых досок. Сестры сели на перевернутые ведра, и Васанта тревожно спросила:
– Что случилось, Сита? Кто за тобой гонится и почему ты не в храме?
– Жрецы хотели меня убить, и я сбежала.
– За что убить? – Круглое лицо няни посуровело. – Ты провинилась?
– Поверь, сестренка, моя вина лишь в том, что я полюбила. Разве за это можно убивать? Жрецы принесли в жертву моего сына и хотели принести в жертву меня! Мне нужно немного денег, я уеду отсюда как можно дальше, и никто никогда меня не найдет!
Лицо сестры изменилось еще больше, словно окаменев. Она встала и жестко сказала:
– Да как ты смела, презренная! Ты предала Бога и навлекла проклятье на нашу семью! Мама лежит при смерти, мы все надеялись на помощь Шивы, а ты! Ты все испортила!
Васанта кинулась с кулаками на сестру и стала молотить ее по чему придется. Худенькая Сита закричала, пытаясь вырваться и закрыть руками голову, но была не в силах противостоять натиску более крепкой родственницы. Схватив висевшую на стене веревку, Васанта принялась скручивать сестре за спиной руки, приговаривая:
– Ты вернешься в храм, проклятая, уж я об этом позабочусь!
Связав беглянку и заткнув ей тряпкой рот, няня огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего, куда бы можно было спрятать взбунтовавшуюся девадаси. И тут взгляд ее упал на сундук, в котором хранили старое постельное белье и дырявые одеяла. Рачительный майор ничего не выбрасывал, полагая, что все, что отслужило свой срок, может пригодиться в хозяйстве. Если на время положить Ситу в сундук, ночью можно будет перенести ее в повозку и отвезти в храм. Вытряхнув тряпки на земляной пол, Васанта легко подхватила худенькую танцовщицу на руки и швырнула в сундук. И, обернувшись, увидела застывшего в дверях Норманна. Широко расставив пухлые ножки, мальчик стоял на пороге сарая и во все глаза смотрел на няню.
– Почему положила тетю в сундук? – прохныкал ребенок. – Тетя плохая, да?
– Норманн! Ты зачем здесь? – всполошилась Васанта, устремляясь к мальчику. – Что это у тебя в ручке? Где ты это взял?
Няня испуганно смотрела на знак девадаси, зажатый в кулачке мальчика.
– Отдай! – требовательно приказала Васанта.
– Не отдам, это мое! – скривил личико малыш. – Я нашел эти бусики около сарая и подарю мамочке!
Подхватив мальчика на руки, няня понесла ребенка в дом, судорожно соображая, что делать. О том, чтобы отпустить богоотступницу, не могло быть и речи. Необходимо вернуть ее в храм, чтобы свершилась жертва и проклятие не пало на весь их род. Значит, нужно уговорить мальчишку молчать. И во что бы то ни стало забрать у него тали, ведь девадаси без знака жены Шивы – не девадаси.
– А хочешь, я подарю тебе мой красивый камень на подставке, который тебе так нравится? – дорогой уговаривала Васанта малыша. – А ты мне пообещаешь молчать про тетю в сундуке и отдашь бусики.
– Не отдам, – капризно протянул мальчик. – Это мои. Я их нашел. Я их подарю маме и расскажу о тете в сундуке.
Васанта, закусив губу, искоса посмотрела на сына хозяев и кивнула головой, принимая решение. Пока она готовила завтрак, Норманн и Нон играли золотым медальоном. Несколько раз, отвлекая внимание, няня пыталась забрать у них тали, но Норманн проворно зажимал украшение в кулачке, выкрикивая, что это для мамочки и что он ей все расскажет про тетеньку в сундуке. Ситуация была безвыходная. Мальчик должен был умереть до того, как вернутся хозяева. Васанта сходила в свою комнату и принесла перетертые коренья, дарующие вечный покой. Насыпав белый порошок в молоко, няня внимательно проследила, чтобы малыш съел лепешку и выпил все, до последней капли.
