Минуты тянулись невыносимо медленно, но решение все не находилось. Застывший с «лимонкой» Гарик, должно быть, тоже утомился ждать. Приставными шажками, то и дело оглядываясь, он приблизился к стопке противогазов, протянул руку и пристроил гранату на самый верх. Граната подкатилась к краю, но не упала, оставшись, покачиваясь, лежать. Освободившись от страшной ноши, парень так же осторожно, как и шел к противогазам, направился в противоположную от Якова сторону. Крадущиеся шаги затихли, а через пару минут Яков услышал характерный щелчок.
Устремившись на шум, Гройсман увидел другое помещение, отлично просматривающееся из его укрытия, выйти из которого он так и не решился. Как и говорил генерал Заславский, по соседству с оружейной комнатой находилась кладовая. Гарик забрался в самый дальний ее угол и, вскрыв банку с пивом, блаженно потягивал хмельной напиток. Аналитик торопливо двинулся к оставленной без присмотра гранате и аккуратно взял ее в руки. Выкрутил из «лимонки» запал, разогнул усики шплинта с кольцом и, вытащив, отбросил в сторону. Освобожденная скоба отскочила, освободив ударник. Капсюль выстрелил, как пистон. Все, теперь больше капсюль не представляет опасности. Подняв с железного пола обезвреженные детали, Яков вставил их на место, разведя усики. А обезвреженный запал вкрутил обратно в гранату, которую вернул на стопку противогазов. Посчитав, что в данной ситуации сделал все что смог, аналитик на цыпочках пробрался из оружейной комнаты в узкий коридор. Пройдя коридор, оказался у стальной стены с железными скобами, по которым и выбрался наверх.
Курившая на крыльце магазина продавщица с нескрываемым удивлением взглянула на Якова. Выходя из-за сортира и отряхиваясь на ходу, он ей сдержанно кивнул, словно старой знакомой, и, взяв в кассе билет, сел на подошедший поезд до Москвы. Как только состав отправился, Гройсман набрал номер шефа и не без раздражения узнал, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия Сети. Это было тем более неприятно, что аналитик чувствовал свою ответственность за людей, оставшихся в домах над бункером. Вот если рассказать про подземелье Хренову, тогда другое дело. Тогда тяжкий груз ответственности ложится на плечи Вождя, и пусть он, как начальник, решает, что со всем этим делать.
В вагоне никого не было, кроме Гройсмана и двух нетрезвых работяг, громко разговаривающих матом. Откинувшись на деревянную спинку сиденья электропоезда, Яков строго глянул поверх очков на своих попутчиков и, рискуя нарваться на оскорбление, а то и на оплеуху, все же сердито произнес:
– Молодые люди! Потише, пожалуйста! Вы все-таки в общественном месте!
Бытует мнение, что смельчак – это человек со скудным воображением. Он, дескать, не способен представить себе всех последствий своего отважного поступка, потому и нарывается. Но это в корне неверно. Есть еще люди с обостренным чувством порядка. Даже отдавая себе отчет, что рискует лишиться здоровья, такой товарищ все равно сделает замечание распоясавшимся хулиганам или полезет разнимать дерущихся друзей. Именно таким и был Яков Гройсман. Доставалось ему довольно часто, но на этот раз повезло. Работяги, хоть и были в подпитии, оказались настроены миролюбиво. Они поднялись со скамьи, с недоумением глянули на зануду-очкарика и перебрались в тамбур, где, закурив, продолжили прерванную беседу.
Оставшись в вагоне в одиночестве, Яков набрал домашний номер Хренова и услышал в трубке голос его жены.
– Эльвира Эльхановна, это Гройсман. Будьте добры, пригласите к трубочке супруга, – попросил он.
– Володя в командировке, разве вы не знаете? – удивилась заспанная женщина. – Дня на три в Читу отправился.
– Спасибо, – сухо буркнул аналитик, нажимая отбой.
И тут же набрал телефонный номер Сирина. Если не у шефа, то пусть у его заместителя голова болит. Но и мобильник Олега не отвечал. И, что было совсем уж странно, никто не брал трубку его городского телефона. Этого не могло быть просто потому, что дома у Сирина всегда были жена и дочь. И Яков решил приехать к Сирину без звонка. Тем более что жили они в одном дворе и даже немного приятельствовали. Во всяком случае, именно Олег, зная аналитические способности соседа, устроил Гройсмана к себе в контору.
С вокзала аналитик сел на метро и через десять минут уже был в Сокольниках. Их старый дом словно врос в узкий переулок. Шестиэтажный, дореволюционной постройки, он ничем не выделялся среди других таких же старых доходных домов. Войдя во двор-колодец, Яков кинул взгляд на окна квартиры Сирина. Окна светились, и это было совсем уж странно. Мужчина миновал свой подъезд, приблизился к подъезду Сирина и беспрепятственно вошел через подпертую кирпичом дверь в подъезд. Вызвал лифт, но ждать его не стал – было жалко времени, хотелось поскорее вернуться домой. Поднялся на третий этаж и увидел склонившуюся к замочной скважине квартиры коллеги мужскую фигуру. Гладко зачесанные назад волосы наводили на мысли о танцоре аргентинского танго, одежда выдавала человека со средствами. Тронув незнакомца за плечо, Яков требовательно проговорил:
– Позвольте взглянуть на ваши документы.
Незнакомец обернулся, раздвинув в неискренней улыбке узкие губы под тонкими, точно нарисованными черным карандашом усиками, в бархатных карих глазах его блеснула злость, и в следующий момент Яков испытал невероятно острую жгучую боль. Боль пронзила левое подреберье и разлилась по телу, затопив каждую клеточку. Сознание стало стремительно сужаться и меркнуть, как экран гаснущего монитора. Падая, Яков успел снять очки, опасаясь за их сохранность. Последнее, что он увидел близорукими глазами, были расплывающиеся ноги в дорогих ботинках, сбегающие по лестнице вниз.
Франция, Мейи, 1917 г.
Первые лучи рассветного солнца тронули лазурную синеву. Утро вставало над пригородом Парижа. В это холодное осеннее утро первый стрелковый батальон русской армии, в котором служил штабс-капитан Вадим Маслов, должен был отправиться на фронт. Вызывая недоумение дозорных, у проходной, раскачиваясь и перебирая четки, с самой ночи сидел Камал. Он сидел перед воротами русской военной части, рассматривая сияющую пустоту, когда из полос света сгустился Шива, как сгущался всегда, когда садху достигал Нирваны.
– Преданный! – мерцающим светом сказал Бог. – Тебе не догнать тали Маты Хари. Возвращайся в храм и жди. Тали сам тебя найдет. Свершится возмездие, и, когда ко Мне возвратится то, что Мне принадлежит, Я приму тебя. Ты станешь лунным светом и придешь ко мне.
Камал покорно поднялся на ноги и, не оглядываясь и не размышляя, двинулся на юго-восток, в сторону острова Суматра, чтобы вернуться в храм. И ждать. Ждать. Ждать.
Загорянка – Москва, наши дни
Когда мы подъехали к Загорянке, была глухая ночь.
– Вот здесь, Витюш, сверни направо, – скомандовала Наталья при подъезде к дому Масловых. – Останови у ворот.
Едва сев в машину, повариха сразу же выяснила, как зовут таксиста, и всю дорогу задушевно с ним беседовала, недвусмысленно жалуясь на свою одинокую жизнь и интересуясь семейным положением собеседника. Тот отшучивался, что женат, но телефончик взял, обещав позвонить, как только разведется. Расплатившись по счетчику взятыми у меня деньгами и всучив новому знакомому номер мобильника, Наталья вышла на воздух и, глядя вслед удаляющейся желтой машине, с сожалением выдохнула:
