Луиза Захаровна отдавала себе отчет, что, по идее, должна смотреться в этой студенческой кофейне как минимум странно. Что на фоне драных штанов и разноцветных волос остальных посетителей ее дорогой черный пуховик выглядит унылым убожеством, а она сама – грузной медведкой, зачем-то затесавшейся в стаю пестрых мотыльков. Но это понимание совершенно не мешало ей чувствовать себя там как дома. Не просто уместным, но почти обязательным элементом. Неизменно заказывала капучино в толстой белой керамической кружке, шла в дальний зал, где для нее всегда находилось свободное место, устраивалась в старом, облезлом, фантастически удобном кресле, сидела там в блаженной неподвижности, отогревалась, потом наконец поворачивалась к окну, теоретически выходящему во внутренний двор, заставленный автомобилями и мусорными баками, зеленый летом, заснеженный зимой.
Но мало ли как там оно теоретически. У Луизы Захаровны с реальностью всегда был отдельный договор.
Сегодня за окном бушевала развеселая Сайдарьяльская весна – время, когда расцветают не только деревья и травы, но даже фонарные столбы; Луиза Захаровна долгое время думала, это их в честь прихода весны украшают живыми цветами, но оказалось, нет, просто тамошние деревья сохраняют способность цвести даже после того, как их срубят, хоть сто лет, хоть двести, пока не сгниют. Поэтому весной в Сайдарьялли цветут фонари, заборы, скамейки, оконные ставни, разделочные доски, картинные рамы, рукоятки молотков, древки знамен, ружейные приклады, письменные столы, карандаши и линейки, так что школьников и студентов лучше сразу отправить на каникулы, а всех остальных – в отпуск. На десять дней, пока не закончится цветение. Хорошая традиция, всем бы брать пример.
В общем, вовремя зашла в эту кофейню, спасибо холодному ветру. Сайдарьялли как-то очень давно не показывался. Наверное, лет пять. И вдруг объявился. И там как раз началась весна. Луиза Захаровна даже разулыбалась, хотя вообще-то давным-давно приучилась сохранять внешнюю невозмутимость. Это же только в раннем детстве можно мечтательно улыбаться, удивленно приподнимать брови и даже восторженно открывать рот, не особо рискуя привлечь внимание к своему поведению. А стоит чуть-чуть подрасти, и сразу начинаются косые взгляды посторонних и тревожные расспросы родных: что случилось? О чем ты задумалась? Чему так радуешься? Что там увидела? Что с тобой творится? Эй, не молчи!
Молчать в таких случаях действительно не стоит. Говорить правду – тем более. Ни взрослым, ни друзьям-ровесникам. Люди готовы объявить сумасшедшим всякого, кто видит чуть больше, чем они сами. Их в общем можно понять. Но жить рядом с ними от этого понимания не легче.
Впрочем, эта кофейня хороша еще и тем, что здесь никому ни до кого особо нет дела, все сидят, уткнувшись в компьютеры и телефоны. Луиза Захаровна очень жалела, что в ее юности ничего подобного еще не изобрели. Как легко было бы маскироваться! Что бы ни случилось, делай вид, будто пялишься в телефон, и всем сразу станет ясно: ты совершенно нормальная. Такая, как все вокруг.
Как я тогда вообще уцелела, загадка, – устало подумала она. – Подростковый возраст даже для обычных людей совершенно ужасное время. Ты еще недостаточно взрослый, чтобы принадлежать себе, но уже не настолько ребенок, чтобы тебе все сходило с рук. Все что можно сделать в таких обстоятельствах – как можно быстрей научиться врать.
Впрочем, это искусство Луиза Захаровна освоила гораздо раньше. Года в четыре, после первой же попытки рассказать матери о хрустальных башнях и веселых хороводах крылатых лисиц за окном. Хотела поделиться радостью, но мать до смерти перепугалась, принялась щупать лоб, бормотать: «Меньше надо смотреть мультфильмы», – а потом еще несколько дней косилась на дочь с такой откровенной тревогой, что хочешь не хочешь, а пришлось научиться говорить только то, чего от тебя ждут. Предварительно угадав.
Очень полезный оказался навык, спасибо ему за наше счастливое детство. И всю остальную жизнь.
Так рада была увидеть Сайдарьялли, что сидела бы тут до самого вечера. Но с четырех до пяти должны были привезти продукты из интернет-магазина. Совсем о них забыла, но курьер, молодец, оповестил заранее: «Планирую быть у вас примерно через двадцать минут». Пришлось спешно отправляться домой.
Шла по заснеженной улице Лидос, думала: ладно, ничего, немного осталось, скоро и у нас будет весна. Не такая буйная, как Сайдарьяльская, но тоже отличная. Всякие весны хороши.
Не успела снять пальто, как в дверь позвонили. Юный кудрявый курьер в красном форменном комбинезоне прошел на кухню, поставил на пол тяжелый пакет и две больших упаковки питьевой воды, ради закупок которой Луиза Захаровна и решилась когда-то освоить интернет-магазин. Оказалось, отличная штука: какие-то десять минут за компьютером, и дом под завязку забит припасами на пару недель вперед.
Курьер тем временем достал из папки бумаги, объяснил:
– У вас в заказе бутылка вина, поэтому надо написать вот тут дату вашего рождения, а здесь поставить подпись. Извините, такие правила.
– Да знаю я ваши правила, – улыбнулась Луиза Захаровна. – Давайте, напишу.
Ручка, которую дал ей курьер, из последних сил выдавила бледные «17. 12», почти невидимые «1» и «9», и почила с миром. В смысле окончательно перестала писать. Курьер смутился и принялся судорожно шарить по карманам комбинезона; по выражению его лица было ясно, что запасной ручки у него нет, и он об этом прекрасно знает. Но готов демонстративно искать ее до конца времен, если его не остановить.
– Ничего страшного, – сказала ему Луиза Захаровна. – Свою принесу.
И пошла в комнату за ручкой. А когда вернулась, кудрявый курьер стоял у окна, опираясь на подоконник, и как-то подозрительно шумно дышал.
Подошла, тоже выглянула в окно. Алые стены домов отражаются в зеркальных тротуарах, прозрачные птицы-альбиносы деловито скачут по ветвям белоствольных деревьев. Шеттал. Один из самых ближних городов, часто проявляется. В детстве ужасно его боялась: из-за отражений ей казалось, что по земле текут кровавые реки. Но ответственность за интерпретацию всегда лежит на интерпретаторе. А на самом деле Шеттал мирный, спокойный город, кажется, очень удобный для жизни – насколько вообще можно судить о городе, на который смотришь из окна.
Одного взгляда на лицо курьера хватило, чтобы понять: он видит то же самое. Надо же, как ему… повезло? Не повезло? Кто знает. Это ему решать.
Сказала очень спокойно, почти равнодушно, словно речь по-прежнему шла о содержимом пакетов:
– Если вы увидели в этом окне нечто необычное, это не означает, что вы внезапно сошли с ума. Просто бывают такие окна, из которых можно увидеть разные удивительные вещи. И люди, способные эти удивительные вещи разглядеть. Нас исчезающе мало, но все-таки мы есть.
– Извините, пожалуйста, – почти беззвучно ответил курьер. – Все в порядке. Ничего необычного. А… а что необычное там должно было быть?
– Ну, если ничего необычного, то и говорить не о чем, – усмехнулась Луиза Захаровна. И сжалившись, добавила: – Такие уж окна в моем доме. Иногда в них можно увидеть не улицу Лидос, откуда вы только что пришли, а… – ну, к примеру, белые деревья, алые дома и улицы, словно бы залитые кровью. Но на самом деле никакой крови там нет. Просто тротуары зеркальные, в них отражаются стены домов, и получается такой вот интересный визуальный эффект. Впрочем, неважно. Я принесла ручку. Давайте подпишу вашу бумагу. Где она?
