Джен ждала возвращения призрака три дня, вернее, три ночи, а потом решилась на шантаж. Дождалась ночи, встала в центре кухни, взмахнула очередной самокруткой и громко сказала:
– Ну, раз хозяина нет, можно курить в квартире.
И угрожающе щелкнула зажигалкой.
Ответом ей стал душераздирающий вопль из темного коридора:
– Вы же обещали!
– Обещала, – согласилась Джен, любуясь, как клубится и стремительно сгущается под потолком сиреневый туман. – Я не буду курить. На самом деле, просто соскучилась. А другого способа проверить, дома вы или нет, не придумала. Извините.
– Соскучились? – недоверчиво повторил призрак.
– Ну да.
– Но мы даже не знакомы, – растерянно сказал он. – Почти не знакомы. Не настолько близко, чтобы друг без друга скучать.
– Так-то оно так. Но я уже говорила, вы похожи на друзей моего детства. Поэтому рядом с вами у меня поднимается настроение. К тому же, я в этом городе совсем одна. Недавно приехала, никого здесь не знаю; строго говоря, и не планирую, новые знакомства отвлекают от работы, а расслабляться мне особо нельзя.
– А что за работа? – спросил призрак. И поспешно добавил: – Извините, если сую нос не в свое дело. Вы, конечно, не обязаны говорить.
– Да ладно вам, – улыбнулась Джен. – Если интересно, я расскажу. Только за пледом схожу. Очень уж рядом с вами холодно.
– Простите, это я не нарочно, – вздохнул призрак. – Оно как-то само получается.
– Я знаю, – кивнула Джен.
– Меня зовут Повилас, – сказал ей вслед призрак. – По-русски – Павел. А по-английски наверное будет «Пол». Как Маккартни.
А когда Джен вернулась, закутанная в импровизированную чадру из верблюжьего одеяла, он добавил:
– Только не подумайте, будто я фанат «Битлз». Просто считаю, что Маккартни хороший музыкант.
– Отличный, – согласилась Джен.
Утро застигло их за чтением еще не законченного эпизода. Джен терпеть не могла показывать недоделанную работу, но Повилас, как выяснилось, умел убеждать. При этом он не понимал примерно каждое третье слово, но Джен нашла в интернете сайт-переводчик, и дело пошло на лад.
Призрак оказался не только благодарным слушателем, но и творческой личностью. Его буквально распирало от идей; некоторые показались Джен довольно удачными, и она записала их, чтобы не забыть – а вдруг действительно когда-нибудь пригодятся? Повилас был чрезвычайно польщен. Признался:
– При жизни я дружил с несколькими писателями, и они никогда не принимали моих советов.
От живого, – подумала Джен, – я бы тоже не приняла.
Но вслух говорить это, конечно, не стала.
Так или иначе, а призрак Повилас остался очень доволен.
– Это была лучшая ночь после моей смерти, – сказал он на прощание.
И, беззаботно насвистывая «Yesterday», растворился в предрассветной синеве.
На какое-то время в их отношениях, можно сказать, воцарилась идиллия. Призрак хозяина дома неизменно являлся вскоре после полуночи. Джен старалась завершить к этому времени работу; если не успевала, призрак деликатно парил под потолком, стараясь ее не отвлекать. До рассвета они разговаривали; говорила в основном Джен, Повилас предпочитал слушать. Довольно необычно. Как правило, призраки любят рассказывать о себе, их это успокаивает: если мне есть, что вспомнить, значит я действительно был. И, чем черт не шутит, до сих пор хоть в каком-нибудь смысле есть. Для них это важно.
Но тайну уходящей в потолок лестницы в коридоре призрак ей все-таки открыл; впрочем, невелика оказалась тайна. Просто раньше квартира была двухэтажной, и в мансарде под крышей располагался хозяйский кабинет.
– Я был против того, чтобы сдавать квартиру чужим людям, – печально говорил призрак. – Но ничего не поделаешь: денег взять больше неоткуда. При мне Вера ни дня не работала; боюсь, уже поздновато начинать. Поэтому я согласился, но с условием, что кабинет останется за мной. Посторонним там делать нечего.
Теперь попасть в мансарду можно было только через общий чердак; Джен из любопытства туда слазала, поглазела на кирпичную стену и тяжелую сейфовую дверь аж с четырьмя врезными замками. Впрочем, покой усопшего супруга, безусловно, стоит таких усилий. Равно как и покой квартирных воришек и любопытных соседских детей – в их же интересах не иметь ни малейшей возможности увидеть, что творится за дверью.
Интересно, – думала Джен, – где теперь живет Вера? И часто ли приходит повидаться с покойным мужем? Я бы на ее месте каждый день бегала, но я это я, а ей, наверное, довольно тяжело видеть мужа в таком… необычном состоянии. А еще интересно, почему Повилас не поселился где-нибудь рядом с женой, если уж так сильно ее любит, что даже умереть толком не смог? Неужели тоже верит, что призрак должен оставаться на месте своей кончины? Старая байка, никакого смысла в ней нет, кроме разве что дисциплинарного: чтобы призраки докучали живым в специально отведенных для этого местах, а не разбредались кто куда. Понятно, почему она прижилась: в старину народ был суеверный. Но в наши-то просвещенные времена! Неужели самим не хочется попробовать прогуляться? Для начала хотя бы до соседнего дома. А потом…
Она пыталась объяснить это своему новому приятелю, но Повилас угрюмо отмахивался: «Это мой дом, никуда отсюда не пойду, и точка».
Ладно, дело хозяйское. Не ссориться же с ним теперь. Мало что может быть скучнее ссоры, громкое чтение вслух интернет-новостей, до которых оказался охоч Повилас, и то интересней. Не говоря уже обо всем остальном.
Однако, несмотря на все старания Джен развлечь призрака, она не могла не видеть, что с каждым днем он становится все мрачней. На расспросы пожимал плечами: «Такова уж моя скорбная участь, терпите, милая леди. Мертвым, если вы до сих пор не успели заметить, редко бывает свойственен оптимистический взгляд на жизнь». Джен оставалось только огорченно вздыхать: насильно настроение никому не поднимешь, хотя иногда очень хочется. С живыми страдальцами в этом смысле все-таки проще, в крайнем случае, их всегда можно стукнуть. Например, диванной подушкой по упрямой башке.
– Все-таки надо бы вам отсюда съехать, – время от времени говорил ей призрак Повилас.
– А не то скоро погибну? – насмешливо спрашивала Джен.
– Да нет, вряд ли, – вздыхал он, печально клубясь в ее ногах сиреневым туманом. – А все-таки это не дело – живому человеку постоянно рядом с покойником находиться. Я о вас теперь беспокоюсь: вдруг это вредно для здоровья? Или еще какая-нибудь беда…
И снова дурацкие предрассудки. Но спорить с очередным «не положено» Джен не хотелось. Наспорилась уже на своем веку, на три жизни вперед.
Поэтому она предпочитала отделываться комплиментами. Дескать, совсем дурой надо быть, чтобы от такого прекрасного соседа добровольно уехать. Комплименты разили призрака в самое сердце, и разговоры о необходимости переезда тут же прекращались. Иногда на целых два дня.
