Посидели молча. Минуту, две.
– Считаете, я уже не та Елизавета, которую вы знали? – Этот вопрос можно было не задавать. Конечно, считает, потому что она и в самом деле другая! И спрашивать не о чем!
– По правде сказать, не знаю, – покачал головой Тюрдеев.
– Но вы же спросили…
– Да, – согласился он. – Я спросил, но, возможно, не стоило. Погорячился, поспешил. Другие-то вас узнают. Райт рассказал мне о семейном обеде у вашей бабушки…
«Да уж… Узнают! Им всем насрать на меня, вот и узнают!» – И только подумав так, Лиза поймала себя на том, что с некоторых пор стала отождествлять себя с Елизаветой Браге. Оттого, должно быть, ей было так больно узнать об их – Елизаветы и Леонтия – отношениях. Это было что-то, что выбивалось из той картины мира, которую построила для себя Лиза, и в которую так удачно встроилась.
– Если вас это утешит, – сказала она, стараясь не сболтнуть лишнего, – я и мужа бывшего только по фотографиям узнала. Совершенно чужой человек… А вы, стало быть, Оня, я права?
– Откуда вы?.. – смутился Тюрдеев.
– Я письма ваши нашла, – призналась Лиза. – В собственном сейфе. Полезла за орденскими знаками и наткнулась на пачку писем. Прочла, но ничего не вспомнила. Извините. А письма вы мне хорошие писали. Вернее, ей, поскольку я по-любому не она, даже если я и не человек из другого мира.
Незачем ему было знать, кто она и откуда. Это знание могло ей навредить, а у него незнание ничего не отнимало. Кем бы ни была для него Елизавета, ее уже нет. И отношений тех нет, потому что Елизавета умерла.
«Умерла!» – повторила она про себя.
Но что-то все-таки мешало поставить точку.
– Оня – это поморское сокращенное от Леонтий, – объяснил Тюрдеев и опрокинул в рот стопку с граппой.
«А еще итальянец называется!»
– Я вас тоже так звала? – спросила Лиза.
– Нет, вы меня называли Лёвой, Львом.
– А вы меня Бете. Что это значит?
– Я вас? – В очередной раз смутился Тюрдеев.
– Ну да, конечно! – кивнул он после паузы. – Вас… Иногда я называл вас на фриульский лад Бете, а иногда на венетский – Бета, но чаще все-таки Лизой…
* * *
Черт его знает, что это такое, но разговор с Тюрдеевым напрочь выбил Лизу из колеи. Не напугал, совсем нет, а именно что расстроил. Ну, чего ей, в самом деле, было бояться? Разоблачения? Перед кем? Да и недоказуемо это ни разу, что бы ни напридумывал себе Тюрдеев, что бы ни наплела она спьяну, от страха или в бреду. Так что нет, не боялась. Не здесь. Не сейчас. Однако заглянуть так глубоко в чужую жизнь Лиза никак не предполагала, да и не хотела. Зачем ей это? До сих пор ей некому было лгать по-настоящему, то есть той ложью, которую душа еле носит и совесть не принимает. Кроме Нади, разумеется. Но с Надеждой все случилось как-то вдруг, спонтанно, и в известной степени естественно, во-первых, потому, наверное, что Лиза в тот момент была все еще не совсем «в своем уме», и во-вторых, ей очень повезло с подругой. С Тюрдеевым все по-другому. И Лиза не та, что год назад, да и любовник – не подруга, даже если эта подруга тоже была когда-то любовницей. Тут ключевое слово «когда-то». А у Тюрдеева все было свежо. Душевные раны еще не затянулись, воспоминания не потускнели. И он Елизавету любил.
«Что же мне со всем этим делать?»
Она вдруг осознала, что мотается по каюте, словно маятник: туда-сюда, туда-сюда, из угла в угол… Чертыхнулась мысленно. Обозвала себя дурой и остановилась у раскрытого окна. Приближалась ночь. Жара спадала, среди камней и деревьев сгущались тени. Лиза смотрела на горы, подставив пылающее лицо легкому ветерку, вдыхала ароматы неизвестных трав и цветов, слушала неспешный шелест реки внизу, под днищем брига.
«Что же мне со всем этим делать?»
Зазвонил телефон.
«Не отвечать? Послать всех к чертовой матери?»
Телефон продолжал звонить.
«Вот ведь настырный!» – Лиза специально длила паузу, авось надоест. Но телефон не умолкал, и, в конце концов, она подняла трубку.
– Браге у телефона!
– Извините, Елизавета Аркадиевна…
– Вам не надоело? – спросила Лиза раздраженно. – Ну да, я не она, но почему по имени-то не назвать? Не хотите Лизой, пойму. Называйте Эльзой! Эльзой вы меня называть можете?!
– Вы на меня рассердились, – вздохнул Тюрдеев. – Я, собственно, хотел… Разрешите… Эльза, к вам зайти. Мне хотелось бы объясниться, но по телефону как-то неправильно. Это не займет много времени, обещаю!
– Приходите! – коротко ответила Лиза и положила трубку.
«Вот же паскудство! Эльза, блин, Аркадиевна!»
Хотела или нет, она опять пошла по проторенной дорожке: открыла бутылку коньяка и приложилась прямо к горлышку. Сделала несколько сильных глотков, матерясь мысленно на все лады, оторвалась, выдохнула, вдохнула, цапнула враз налившейся болью рукой папиросу. Хотела закурить, но пальцы левой руки свело – контрактура, – и ухватить зажигалку этими сжавшимися в кривой инвалидный кулак пальцами не удалось.
– Твою ж мать!
В дверь постучали, а у нее от боли слезы на глазах. От боли, от унижения и от злости!
Все-таки открыла. Пусть видит!
Тюрдеев вошел и, конечно же, все увидел. И понял, разумеется, что с ней происходит. Поди, не дурак, а целый доктор медицины! Посмотрел на руку, поднял взгляд к лицу, нахмурился.
– Очень больно? Впрочем, извините! Разумеется, больно! – Он взял ее руку в свои и стал осторожно разжимать пальцы. – Потерпите!
Разжал один, промассировал, возвращая тепло и чувствительность, взялся за другой.
– Перенервничали? – спросил виновато.
– Какая разница! – выдохнула Лиза со стоном.
– Простите!
– Да не за что! Эт-то вам… Ух, ты ж! Вам спасибо!
– Часто случается? – спросил Тюрдеев, выпрямив ей мизинец, и начал осторожно массировать ладонь.
– Нет, – вздохнула она с облегчением, чувствуя, как отпускает боль. – Всего второй раз. Или третий…
– В прошлый раз пальцы об стол били, как днепровскую тарань?
– Видели сбитые костяшки?
– Да, – кивнул Тюрдеев. – Думал, боксом занимаетесь или кун-фу.
– Я кун-фу не знаю, – открестилась Лиза, которая, на самом деле, кое-что в кун-фу понимала, – только в книжке читала… А вы, Лева… Тьфу ты! Простите, Леонтий Микитович, просто хреново очень! Не могли бы вы и правую руку растереть?
– Разумеется! И заодно уж объяснюсь, коли за этим пришел.
– Объясняйтесь! – И только сказав это, Лиза поняла, какую совершила ошибку.
Тюрдеев стоял поневоле очень близко – так близко, что она чувствовала его запах, ощущала тепло – и держал ее руку в своих. Гладил, разминал… Получалось, ласкал. Лиза это сразу поняла, хотя он, наверняка ничего еще не заметил, тем более не осознал.
