– Вы знаете, кто убитый? – спросил он.
И снова он меняет тему разговора.
– Точно мы пока сказать не можем, – сказал Вистинг так туманно, как только смог.
Томас Рённинген кивнул в сторону блокнота.
– Вы думаете, это мог быть кто-то из них?
Вистинг скользнул взглядом по странице.
– А вы думаете, мог? – следователь вернул вопрос.
Ведущий программы задумался, прежде чем отрицательно покачать головой.
– Я думаю, то, что это произошло в моем доме, случайность, – сказал он и рубанул рукой воздух, Вистинг видел по телевизору, что он обычно делал так, когда хотел перейти к новой теме.
– У вас, должно быть, сложная работа, – продолжил Томас Рённинген. – Требующая много усилий. Разве нет?
– Это и делает ее интересной.
– Я впечатлен тем, как талантливые следователи вроде вас могут видеть связи, которые другие не замечают.
Вистинг понимал, почему гостям нравится Томас Рённинген, отчего они так легко ему открываются. У него совершенно естественно получалось быть лидером, но вместе с тем направить все внимание на собеседника. Красноречие и шарм создавали приятную атмосферу. Такой харизмой нельзя было обзавестись, научиться ей. И все же сказанное ведущим сейчас больше казалось отвлекающим маневром, чем истинным мнением.
– Где вы были вчера вечером и ночью? – спросил Вистинг, не продолжая разговор, к которому его приглашал ведущий.
Томас Рённинген улыбнулся и снова сменил позу.
– Может быть, вы думаете, что у меня лучшее в мире алиби, миллион телезрителей, но правда в том, что все видят на экранах запись. Программа идет тем же вечером, в неизменном виде.
– Так где вы были?
– Дома. Один.
– Мы пытались дозвониться вам и даже отправили полицейских к вашей двери сегодня утром.
Томас Рённинген понимающе кивнул.
– Я выключил всё, – сказал он. – Мобильный телефон, дверной звонок, телевизор. Всё. Я вернулся домой около семи и сел писать. Работал почти до пяти утра, потом просто упал в кровать. Когда проснулся, включил мобильный телефон, прочитал сообщения и позвонил вам.
Вистинг задумался, как можно было подтвердить алиби. Если Рённинген использовал компьютер, подключенный к домашней сети, весь трафик регистрировался. Он пока отложил эту мысль и задал еще несколько обычных вопросов. Часовая беседа с ведущим помогла создать немного другой образ, отличающийся от того, который было привычно видеть по телевизору. В Рённингене было что-то напускное, неестественное, с телевизионного экрана этого видно не было.
Вистинг проводил гостя. Моросящий дождь сделал матовым свет от фонарных столбов.
– Куда вы сейчас направитесь? – спросил Вистинг.
Томас Рённинген застегнул замок на куртке и сунул руки в карманы.
– Я думал поехать в дом и посмотреть, что там. Вы думаете, получится?
– Наши криминалисты по-прежнему там. Полагаю, они вас не пустят.
– Проедусь и потом отправлюсь домой.
Они пожали друг другу руки на прощание. Томас Рённинген сел в машину и выехал задним ходом с парковки.
«Мы топчемся на месте, – подумал Вистинг в порыве внезапной обреченности. – Стоим без движения и даже не знаем, что ищем. Будто находимся в огромной пустой комнате».
18
В 21:57 пошли вторые сутки расследования. Вистинг закончил рабочий день, собрав следователей на встречу.
Он подытожил основные векторы развития дела. Он устал и говорил через силу. Предложения были непродуманными, но полными смысла.
– Место преступления, – дал он ключевое слово Эспену Мортенсену, когда закончил свой монолог.
Криминалист-техник включил проектор.
– На данный момент самое интересное – это отпечатки обуви, – сказал он и показал кровавые следы, идущие в сторону входной двери. Рисунок подошвы был отчетливо виден в резком свете.
– Это интересно, потому что следы отпечатались в крови и, таким образом, должны принадлежать тому, кто последним побывал в доме.
– Тип обуви?
– Мы работаем над этим, пока что можем только сказать, что это спортивная обувь сорок четвертого размера.
Следующая фотография говорила сама за себя. Множество отпечатков пальцев на дверном косяке.
– На жертве были перчатки, мы не знаем, принадлежат ли отпечатки владельцу дома или кому-то из его гостей. Поиски в реестрах ведутся.
Эспен Мортенсен двинулся дальше, на экране проектора возникла фотография скомканного кассового чека. Чернила поплыли на мокрой бумаге. Буквы слились, так что их невозможно было разобрать.
– Чек нашли возле ведущей к дому тропинки, – пояснил Мортенсен. – Он лежал там не слишком долго, но достаточно, чтобы получить повреждения. Я положил его в вакуумный пакет. Вероятно, текст станет четче, когда мы просушим бумагу методом сублимации.
Нильс Хаммер наклонил голову вбок и сощурился в сторону фотографии.
– Мне кажется, там написано «обед с хот-догом», – сказал он. – Наверняка, кто-то из кинологов обронил кассовый чек с заправки.
Комментарий вызвал смех.
– А как дела с видео? – осведомился Вистинг.
Хаммер пригубил кофе. Сбор информации с камер видеонаблюдения находился в зоне его ответственности.
– Собираем, но это объемная работа. Я связался со всеми заправками в городе, чтобы никто не стирал информацию. На одних заправках есть люди, которые могут работать с системой видеонаблюдения, на других нужно ждать, пока в смену выйдет нужный человек.
Он сделал новый глоток кофе.
– Что касается проекта о станциях сбора оплаты, с ним все глухо.
– Что?
– Реестр транспортных средств на профилактических работах и не начнет работать раньше завтрашнего утра.
Вистинг почувствовал растущее раздражение. Он уже привык, что устаревшие компьютерные системы полиции создавали проблемы. Но когда они находились на таком важном этапе расследования, было сложно сохранять спокойствие.
Он продолжил встречу.
Торунн Борг была в Осло вместе с Беньямином Фьеллем. Вистинг попросил молодого коллегу доложить о сотрудничестве с полицией Осло.
– По меньшей мере сейчас труп надежно расположен в патологоанатомическом корпусе, – объявил он. – Вскрытие начнется завтра утром, но я не думаю, что у нас должны быть большие надежды на то, что все прояснится. От машины тоже мало что осталось. Были найдены следы горючей жидкости, то, что был поджог, никого не удивит.
– Свидетели?
– Никого, кроме туристов, сообщивших о пожаре. Мы говорили с техником лаборатории, она видела катафалк перед зданием Центральной больницы. Больше женщина ничего не может сказать. Она видела машину сбоку и чуть сзади. Водителя не разглядела.
