Антони Микулскис достал блокнот из кармана плаща и задал еще несколько вопросов, на которые женщина, казалось, не могла ответить. Потом ее голос стал раздраженным, она всплеснула руками. Микулскис ответил ей резким тоном, и только затем разговор был окончен уверенным кивком литовских полицейских. Женщина выразила свое недовольство еще несколькими громкими восклицаниями, прежде чем зайти в дом и закрыть за собой дверь.
– Он переехал, – объяснил Антони Микулскис. – Она живет здесь одна и сдает маленькую комнату.
Полицейский указал на табличку в окне, чтобы подтвердить сказанное женщиной. Kambarių nuoma. Сдается комната.
– Он переехал чуть больше недели назад и должен ей сто лит за четырнадцать дней аренды. Все, что она знает: он собирался искать себе работу. Сейчас она не знает, чем кормить ребенка. Комнату сдать тяжело. Отсюда в город не ходит автобус.
«Сто лит», – подумал Вистинг. Женщина сдавала комнату в своем доме чужому человеку за сумму меньшую, чем пятьсот норвежских крон в месяц. Такую же сумму он заплатил вчера вечером за вязаную куколку той девочке в переулке.
– Поедем дальше? – предложил Алберг.
Литовский полицейский попросил взглянуть на список адресов, которые они хотели посетить.
Вистинг протянул ему распечатку.
– Теодор Милош живет ближе всего, – сказал Микулскис и протянул бумаги назад. – Всего в пяти минутах отсюда.
– Давайте поедем туда, – согласился Вистинг.
Он сел назад в полицейский автомобиль и изучил фотографию коротко стриженного мужчины с широкой шеей. Теодору Милошу было двадцать четыре года, он был второй по старшинству в группе литовцев, прозванной норвежской полицией «Квартетом Паняряй», и, вероятно, главным. Именно он владел серым фургоном, на котором путешествовали литовцы, и именно он заказал паром через Балтийское море. В материалах расследования, лежащих у Вистинга на коленях, были телефонные подтверждения, помогавшие определить его положение в пространстве и времени, когда происходили события в Невлунгхавне.
Дом Милоша находился в более плотно населенной области, но и здесь упадок был очевиден. Водитель дважды свернул не туда, прежде чем остановился возле низкого кирпичного строения, спрятавшегося между несколькими раскидистыми деревьями. Несколько окон были заколочены ставнями. Крыша просела и была покрыта мхом. Списанный грузовик без колес стоял на кирпичах, сливаясь с ландшафтом. Но несколько детских игрушек, венчавших земляную насыпь, свидетельствовали, что дом все же населен.
Вистинг вышел из автомобиля и почувствовал вонь гниющих листьев и слабый запах костра.
Они подошли к дому. Серо-бурая штукатурка на фасаде обвалилась вдоль углов и карнизов. Водосточная труба болталась на восточной части крыши.
Одни из двух литых перил, ведущих вверх вдоль широкой лестницы к входной двери, почти отвалились. Полицейские перешагнули через несколько мешков с мусором, прежде чем подобрались к двери, покрытой пятнами и комьями земли.
Начальник уголовного розыска постучал.
Почти сразу же на крыльцо вышла одетая в темно-зеленый свитер молодая женщина с маленьким ребенком на руках. У нее были коричневые прямые волосы, спускавшиеся вниз по обеим сторонам лица.
Полицейский представился, и Вистинг услышал, как коллега произнес слово «Norvegija» и махнул рукой в его сторону.
Женщина кивнула, когда они спросили о Теодоре Милоше. Потом задала вопрос. Антони Микулскис ответил, они обменялись несколькими словами, и литовец повернулся к Вистингу.
– Это его сестра, – объяснил он. – Теодора Милоша нет дома. Она говорит, что он был в Норвегии, работал, но вернулся домой раньше, чем планировалось. Вчера он снова уехал.
– Как она думает, где он?
Микулскис перевел вопрос.
– Она не знает, но, возможно, он на рынке «Гарюнай».
– Воровской рынок, – прокомментировал Мартин Алберг.
– С кем он? – хотел уточнить Вистинг.
Вопрос был переадресован.
Ответ последовал незамедлительно: она не знает.
Ребенок начал хныкать. Литовские полицейские завершили беседу, Вистинг не смог уловить обычных фраз вежливости.
– Что теперь? – спросил начальник уголовного розыска, когда машина выезжала задом со двора.
– Они довольно скоро узнают, что мы их ищем, – сказал Вистинг.
– Она наверняка сейчас позвонит своему брату, – кивнул Микулскис и достал сигаретную пачку из кармана плаща. – Отправимся к последнему в списке прямо сейчас?
Вистинг согласился, вытащил из стопки на коленях распечатку из реестра с информацией на Алгирдаса Сквернелиса и протянул вперед на пассажирское сиденье. Начальник уголовного розыска сунул сигарету в рот и прикурил, прежде чем взять распечатку.
– Мы хорошо знаем брата этого парня, – сказал он и постучал пальцем по фотографии. – Он сидит в Лукишской тюрьме и ждет приговора за ограбление магазина.
Он говорил, зажав сигарету между губами и прикрыв глаза, чтобы дым не попадал в глаза и не мешал.
– Алгирдас – просто мелкий вор, пока что, – продолжил он. – Он будет разговаривать.
На магистрали они застряли за фургоном, который тянули лошади. Он был доверху нагружен соломой, и они не могли ничего поделать, пока фургон не исчез, свернув на деревенскую дорогу.
Вистинг заметил, что ни один из домов, которые они проезжали, не был пронумерован, и только на нескольких улицах он видел таблички с названиями. Следователь удивился, как водитель вообще может что-то здесь найти.
Еще через десять минут они подъехали к новому серому каменному дому. По двору были разбросаны плуги, старые моторы и запчасти от грузовиков были разбросаны. Старый велосипед был накрепко прикован толстенной цепью к ржавым воротам. В некоторых окнах горел свет, и маленькая и щуплая женщина, ровесница Вистинга, выглянула из окна, когда они парковались. У нее было узкое бледное лицо с коротким прямым носом. Прежде чем они оказались у двери, она открыла.
Полицейские представились, женщина смотрела на них голубыми, похожими на стекло глазами.
Она что-то сказала по-литовски, повернулась и со сгорбленной спиной направилась внутрь. Вистинг последовал за Антони Микулскисом через прохладный коридор, чьи темные стенные панели и обои, коричневые от ветхости, делали атмосферу мрачной. Кое-где на полу не хватало плиток, но дом казался чистым и опрятным.
Их проводили в гостиную. Комната имела оранжевые плафоны с бахромой и коричневыми следами копоти. Поблекшие желтые занавески свисали с каждой стороны окна, единственный вид открывался на другое серое каменное здание. Наверху на пустой книжной полке стояло чучело птицы, которую попытались сделать чуть более живой, приоткрыв клюв, раскинув крылья и вместо погасших глаз вставив стеклянные шарики с угрожающим блеском.
