Лоик не успел рассказать ему об обстоятельствах происшедшего.
– Ее муж, – взял на себя объяснения Эрван, – наш отец, умер позавчера. Она как раз прощалась с ним в Институте судебно-медицинской экспертизы в Париже.
– Понимаю. – Врач снял свою шапочку и взъерошил седеющие волосы. – Я хотел поговорить с вами еще об одной вещи… Мои коллеги сообщили мне, что обнаружили на теле вашей матери многочисленные рубцы. – Ему, по всей видимости, было неловко об этом упоминать. – Я и сам заметил следы. Они свидетельствуют о патологической жестокости на протяжении многих лет. Нечто вроде признаков самоистязания…
Оба Морвана смотрели на медика, не говоря ни слова. Их молчание было почти враждебным.
Наконец Эрван вскрыл нарыв:
– Муж всю жизнь избивал ее. Он прижигал кожу, истязал, оскорблял. Теперь, когда его наконец не стало, было бы неплохо, если б она смогла его пережить. Хотя бы чтоб немного порадоваться жизни и…
Лоик пихнул его плечом, чтобы остановить циничную тираду.
– Можно ее увидеть?
105
В одиннадцать вечера оба брата по-прежнему сидели у изголовья матери.
Опутанная трубками и проводами, окруженная сложными машинами со светящимися экранами, она казалась вдвое меньше. Виден был только желтоватый лоб и глазные впадины, обведенные чудовищными кругами, нижнюю часть лица скрывала маска и будто дышала за нее.
Лоик и Эрван не разговаривали. Им было жарко, им хотелось есть, им все надоело. Но они ждали: Гаэль в конце концов позвонила и обещала приехать к полуночи. Откуда? Она не уточнила.
Каждые четверть часа Эрван выходил в коридор, чтобы тайком прослушать сообщения – использование мобильников было запрещено во всей клинике. Охота на человека не продвигалась. Опрос соседей дал противоречивые результаты. Обращение к возможным свидетелям на данный момент принесло только ложные или нелепые заявления. Из-за дорожных заграждений образовались пробки. Эрван знал, что с завтрашнего утра принятые меры сойдут на нет: нельзя бесконечно монополизировать полицейские силы ради преследования убийцы, примет которого никто не знает.
Его группа тоже ничего не выудила. Больные, которых лечила Изабель Барер в бытность свою штатным сотрудником психиатрической клиники, были или на месте, или под медикаментозным контролем. Пациенты из «Фельятинок» – имена которых узнать не удалось – спали спокойно, и, кстати, Эрван сомневался, что у кого-то из них профиль убийцы. Что до тех, чьи досье хранились в кабинете Каца, они тоже не имели ничего общего с малейшим проявлением жестокости. Дорогостоящий и стандартный невроз.
Оставался Человек-гвоздь, кремированный убийца, призрак Шарко.
А вот им Эрван займется с утра пораньше, по возвращении он допросит Ласея. До отъезда он надеялся также вытрясти все из Хосе Фернандеса, сиречь Плага, но Тонфа все еще не определил его местоположение.
Помимо прочего, его ребята побывали и на улице Николо, и на улице де ла Тур. Никаких следов сквоттера и никаких подозрительных субъектов, которые крутились бы поблизости. Вероятно, Эрван ошибался: у убийцы не было ни ключей Изабель, ни даже ее других адресов. Но как ему удалось бесследно скрыться?
Пока Эрван собирал этот скудный урожай, раздался другой тревожный звонок: Жерар Комб из стрелкового клуба в Эпинэ-сюр-Сен предупредил, что Лоик просил продать ему «Беретту-92» улучшенной модификации, которую произвел сам Комб. Расхаживая по коридору, Эрван поглядывал через приоткрытую дверь на брата, дремлющего у изголовья Мэгги.
– Ты отказался, надеюсь?
– Ну так…
– Что?
– Он предложил мне целое состояние.
– У него нет разрешения.
– И однако, он один из лучших стрелков, которых я когда-либо видел.
– Лоик?
– Он всякий раз попадал в яблочко, причем с любой руки.
Брат одинаково владел обеими руками, но откуда такое снайперское мастерство? Что у него на уме? И что он собирается делать с пушкой, если все его путешествия сводятся к перемещению от авеню Матиньон до Трокадеро?
– Я заберу ствол, – заключил Эрван. – А если не выйдет, то обвиню тебя в незаконной торговле оружием.
– Морван, я…
Вернувшись в палату, он попытался расспросить брата, но безуспешно. Лоик туманно говорил о своих намерениях и отказался вернуть пистолет. Они поругались, тихими голосами, у постели матери – воистину не лучшее место для выяснения отношений.
Час спустя новый звонок и новый повод для тревоги. Фитусси сдал ему новость до того, как она выйдет в свет: Трезор Мумбанза, приехавший погулять в Лозанну, был убит около восемнадцати часов в своем номере в отеле двумя собственными телохранителями, которые и сами полегли в перестрелке с Боссом Лубумбаши. Фитусси был не великим умником, но располагал достаточными сведениями – «Колтано», Катанга, убийства Нсеко и Монтефиори, – чтобы связать эту бойню с насильственной смертью Морвана. Прежде чем выйти на контакт с МИДом, он желал выслушать мнение Эрвана, но тот был начеку: ни слова об ответственности Мумбанзы за смерть отца и о махинациях вокруг «Колтано» и новых месторождений.
На самом деле Эрван ничего не знал, но больно уж эта смерть пришлась кстати. Немного слишком, по правде говоря. Может, Баладжино наводил порядок в хозяйстве? Или это расплата за смерть Понтуазо? Или новый круг перемены мест в оркестре внутри самого «Колтано»? «Негритянские штучки», как говаривал Морван?
Он только повесил трубку, как услышал цоканье каблуков по вестибюлю этажа. В круглых окнах створчатых дверей мелькнула Гаэль, с розовыми щеками и в черной облегающей шапочке.
– Где ты была? – спросил он, подходя к ней.
– В Швейцарии.
– Вот черт! – присвистнул он.
– Как мама?
Он схватил ее за руку и толкнул к служебной лестнице.
– Ты что, сдурел?! – воскликнула она.
– Иди.
Он заставил ее сбежать по ступенькам, и через несколько секунд они оказались снаружи, вдали от духоты, запаха антисептиков и облупившейся штукатурки.
– Только не говори, что Мумбанза – это ты.
– И что тогда?
– Ты что, совсем чокнулась?
– Но ведь это он велел убить папу, да?
Потрясенный Эрван провел обеими руками по лицу:
– Ты решила прикончить человека своими маленькими ручками, даже не зная, виновен он или нет?
– Но ты же сам сказал…
– Я высказал тебе наиболее вероятную гипотезу. Этого недостаточно, чтобы судить и тем более казнить. Ты за кого себя принимаешь? За карающий меч правосудия?
Вместо ответа она недовольно надула губы.
– Ты хоть представляешь, как рисковала? Ты больная на всю голову!
