Он подумал о своем поясе, все более тощем, и о чемодане Сальво. Найти мерзавца, прикончить и забрать бабки. Эрван собирался задать новый вопрос, когда дверь распахнулась.
На пороге возникли двое чернокожих, которые держали третьего, с вырванной грудной клеткой. Эрван никогда ничего подобного не видел: ребра торчали из тела, разодранная плевра свисала на бедра, видно было, как пульсируют внутренности, а металлические осколки торчали по краям зияющей раны.
Сестра Хильдегарда метнулась, что-то приказав на суахили. Санитары уже приступили к действию. Скинув сапоги одним движением каблука, вновь прибывшие положили тело на операционный стол.
Эрван оттолкнул солдат и санитаров, чтобы подойти ближе к женщине, которая уже натянула хирургические перчатки.
– Сестра, одно слово, умоляю…
Хильдегарда схватила бутылку со спиртом, плеснула на рану, потом открыла автоклав.
– Сестра!
– Отстаньте!
Ей еще было что ему сообщить, он это чувствовал. Подумал о тех линиях на песке – второй загадке Человека-гвоздя.
– Вы знали семьи, которые стояли у власти в Лонтано?
По-прежнему никакого ответа. Монахиня ставила капельницу в руку жертве.
– Почему он рисовал схемы на песке?
– Генеалогические древа.
– Что?
Губки возникали, впитывали кровь, промокали обожженную плоть, переходя из рук в руки, как карты в какой-то смертоносной игре.
– Ваш отец понял общий смысл. Тьерри Фарабо был связан с кланами из Лонтано. Возможно даже, сам принадлежал к этим единокровникам…
– Вы хотите сказать, он был сыном одной из семей?
– Убирайтесь отсюда. Дайте мне оперировать!
Она достала инструменты из глубин автоклава. Тутси на столе потерял сознание. Или же умер. Двое других смотрели на него выпученными глазами. Это уже была не операция, а анимистический ритуал, магическая церемония.
Эрван убрал коленкоровую папку в рюкзак, подхватил свою винтовку и двинулся к двери. Жара снаружи по сравнению с пеклом операционной показалась ему почти свежестью. Другие ополченцы тащили на импровизированных носилках исполосованные жертвы, плавающие в месиве из крови и земли.
С рюкзаком на одном плече и ремнем винтовки на другом он уже готовился продолжить свое странствие, когда до него донесся последний звук, который он ожидал услышать.
Туманный горн «Вентимильи».
Даже в самом сердце хаоса привычки берут свое: толкатель отправлялся в путь и трубил, оповещая об этом все джунгли.
Эрван со всех ног пустился бежать к реке.
58
Время.
Он мог пересечь Лонтано и добраться до «Вентимильи» за десять минут. И уже мчался через город плюща и лиан, когда все окружающее вновь разнеслось в клочья. Он только успел броситься ничком на землю. Взрывная волна разорвала барабанные перепонки. Прикрыв голову руками, он чувствовал, как на него сыплется дождь латерита и иссеченных листьев, – все пошло по новому кругу.
Не раздумывая, он вскочил на ноги, подобрал рюкзак и продолжил бег. Звуки – так-так-так автоматического оружия, сухие щелчки одиночных выстрелов – казались ему приглушенными. Изображения тоже были смазанными – гигантские руки комкали реальность.
Лонтано, зеленый город, стал красным от тьмы латерита, поднятого в воздух взрывами, – так кидают горсть земли на могилу. Ни одного тутси на горизонте: куда они делись? С его покалеченным слухом невозможно определить, откуда доносятся выстрелы.
Новый взрыв. Еще ближе.
Здание в нескольких метрах от него исчезло в языках пламени. Фардовцы разнообразили удовольствие, чередуя мины с зажигательными снарядами. Эрван продолжил бег – еще более оглушенный, еще более невменяемый, только надеясь, что он не сбился с пути. И не прекращая твердить себе: Берег, я добегу до него за пять минут, берег…
Площадь Лучезарного Города – трупы, воронки, брошенное оружие. Опять взрыв. Град камней и коры. Да где же тутси? Появился какой-то солдат, стреляя во все стороны наугад, с глазами, залитыми кровью. Эрвану потребовалась эта встряска, чтобы осознать, что винтовку он потерял. Он выхватил свой автоматический пистолет, дослал патрон и с одного выстрела разнес голову слепого. Потом, спотыкаясь, продолжил путь.
Куда они подевались, мать их? Все сбежали, что ли? На другом краю площади он распознал тропу, ведущую к берегу. Еще несколько шагов, и он не поверил собственным глазам. Линия фронта проходила именно там, по береговой линии, в относительном укрытии благодаря естественному возвышению. Сотни солдат, стоя бок о бок, беспрерывно палили, обжигая руки о свои «калаши», а из замаскированных точек били тяжелые пулеметы, выплевывая гильзы с такой силой, что в дыму они свистели, как пули.
Самое поразительное зрелище представлял собой противоположный берег – та однообразная зеленая полоса, которой Эрван за последние два дня был сыт по горло, теперь вспучилась бесконечными взрывами, пламенем и дымом: вражеский огонь. Пройти невозможно. Он рухнул у подножия дерева. Готовый разрыдаться, он понял, что уже темнеет. Может, это и есть тот шанс, на который он даже не рассчитывал…
В энный раз он поднялся и побежал, забыв про свои раны, не обращая внимания на солдат, стоящих к нему спиной, и надеясь проскользнуть между пулями с противоположного берега. Сумерки создавали иллюзию невидимости и защиты.
Еще пятьсот метров, чтобы добраться до пристани. Он спотыкался о разбитые винтовки, переступал через тела – заметил торчащий из грязи «калаш» и подобрал его. Заодно захватил обоймы и сунул их в карман брюк, чувствуя, как стекает под пальцами теплая жижа. Он стал двигаться медленнее, пользуясь вспышками снарядов, чтобы сориентироваться и прикинуть пройденное расстояние. Фардовцы переключились на гранатометы афганского типа и поливали из них весь берег.
Пронзительное мяуканье разодрало воздух, и вспышка разрыва на долю секунды залила ослепительным светом его непосредственное окружение, высветив двух тутси, которые шагали по направлению к нему с оружием на изготовку. Эрван нырнул вправо, пробив телом стену из камышей, и упал в воду, держа рюкзак над головой.
Солдаты прошли мимо, не заметив его. Он мог бы уложить их на месте, но его парализовала накопившаяся усталость вкупе с переизбытком крови и смерти. Пристроив рюкзак и автомат на плечо, он поплыл на боку, держась вдоль берега. Метров через сто он выбрался на твердую почву и измазал лицо латеритом: красное на черном еще лучше укрывало от взглядов. Острота восприятия возвращалась, несмотря на звон в ушах. Адреналин подхлестывал все жизненные функции, в том числе рефлексы…
Сколько метров осталось? Он накинул лямки рюкзака поверх ремня, на котором болтался автомат, и начал карабкаться по насыпи. Потом, проверив, что путь свободен, вновь припустил мелкой трусцой. Он превратился в одного из мау-мау, невидимых духов.
