Одри вначале только усмехнулась, когда Гаэль заговорила о «закрытой информации», но теперь эта мысль со всею очевидностью укоренялась в ее голове. Приободрившись, Гаэль рискнула изложить один из сценариев, придумывать которые она была мастерица:
– Может, его жена была свидетельницей на каком-нибудь уголовном процессе. Попала в программу защиты и…
– Слишком много фильмов смотришь, курочка моя. С тех пор как я стала копом, ни разу не слышала ни об одной такой программе.
– А несчастный случай?
– Все кошерно, если можно так сказать. Его тачка слетела с дороги на маленьком острове на Кикладах, недалеко от Наксоса, в августе 2006-го. Тела были найдены и позже захоронены в Париже.
Одри откусила еще. Ее пальцы блестели от жира. Гаэль уже предвидела момент, когда капли потекут ей на рукав.
– Кто занимался склепом?
– Не знаю.
– Но в свидетельстве о смерти должно же быть имя матери, верно?
– Нет. Все произошло в Греции, и имени отца было достаточно. Он к тому моменту уже развелся.
– Ты запросила полицейский отчет о несчастном случае?
– Я говорила с офицером по связям с Грецией здесь, в Париже. Он этим занимается. У тебя попить не найдется? Пивка.
Гаэль встала и пошла за пивом, которое держала для Эрвана. Заодно прихватила несколько салфеток.
– Ты как будто не торопишься собрать сведения, – взмолилась она, раскладывая бумажные квадратики на журнальном столике.
Одри небрежно шмякнула на них свой бутерброд, потом вытерла пальцы, как механик во время перерыва.
– Ты французский язык понимаешь? В отсутствие причин для обвинения ничего больше сделать нельзя.
– Я подам жалобу на Каца за незаконную медицинскую практику.
Одри приставила крышечку пивной бутылки к краю стола и снесла ее одним движением, поцарапав деревянную столешницу. Она это нарочно. Полицейская отпила пенный глоток и рыгнула. Она даже не удосужилась обсудить предложение. Гаэль не нуждалась в субтитрах. Не очень-то она подходила на роль истца: постоянное пребывание в лечебницах, хрупкое психическое здоровье… И к тому же Венявски хотела замести Эрика Каца по делу Человека-гвоздя, а не за какую-то незаконную психиатрическую практику…
Но главное препятствие было в другом: единственные доказательства, которые связывали Каца с колдуном-убийцей, – тщательно подобранные вырезки из прессы, досье на пациентку по имени Анн Симони, адреса жертв, записанные до их убийства, – были получены во время самовольного обыска со взломом. Лучше было про них забыть, если только обе фантомаски не желали загреметь сами.
– Я могу снова с ним увидеться и постараться получить образцы ДНК.
– Еще раз повторяю, маленькая моя: ты и впрямь фильмов насмотрелась.
– Но благодаря этим частицам, – не отступала Гаэль, – его можно будет опознать.
– При условии, что образцы содержатся в базе данных.
А я в этом сильно сомневаюсь.
– Этот человек сменил личность, есть же какая-то причина.
Одри встала, снова вытерев пальцы, прежде чем выключить компьютер.
– Я пошла. Постараюсь поспать.
Гаэль вскочила:
– И все? На этом и остановимся?
– Завтра продолжу в том же духе. А ты пока никуда не выходишь и никому не звонишь.
При мысли провести еще один день в четырех стенах Гаэль почувствовала, что впадает в полную тоску.
– А если он обманул? – сымпровизировала она.
– И так понятно, что он все время обманывает.
– Я говорю об Усено. Если он вовсе не погиб в Греции от несчастного случая? Если он добыл свидетельство о смерти через какого-нибудь подпольного врача? Он мог привезти тела своих детей и свой пустой гроб.
Одри захохотала. Гаэль показалось, что ей дали пощечину.
– Послушай! – воскликнула она. – Он возвращается во Францию, меняет имя и снова открывает свой кабинет.
– Мы же видели его фотографии: физически Кац ничего общего не имеет с Усено.
– А пластическая хирургия?
– Ступай баиньки, – посоветовала Одри. – Я тебе завтра позвоню.
– У него же ключ от склепа!
Полицейская направилась к двери, но Гаэль заступила ей дорогу:
– Мы с тобой сейчас же туда отправимся.
– Куда?
– На кладбище в Лила. Вскроем мавзолей. Один из гробов пуст, я в этом уверена.
– Ты и впрямь рехнулась. Дай пройти.
Гаэль не сдвинулась с места.
– Будь здесь Эрван, мы бы уже сидели в машине.
Одри перекинула ремень сумки через голову и сдалась:
– Ты кого угодно достанешь. Надень джинсы вместо твоих фитюлек до пупка, на улице холодно.
61
Итальянская ночь.
У Лоика она не вызывала воспоминаний. Напротив, всякий раз она очаровывала по-новому, словно в девственной памяти не сохранилось и следа. И сегодня вечером чудо повторилось. Сидя на балконе спальни, он впитывал в себя все: шелест кипарисов, аромат можжевельника, лаванды, олив, тысячи звуков природы, пока темнота не начала скрестись, поскрипывать, посвистывать, – даже дневная жара, он чувствовал, замешкалась у края бассейна. Пусть он всего лишь жалкий наркоман в ломке, упорно пытающийся бежать против времени, пусть он отощал и недотягивает десять килограммов до нормы – сейчас он неподвижно плыл в этом гигантском потоке, шумящем и ароматном, хотя, конечно, не без помощи горсти таблеток, которыми он оглушил себя перед ужином.
Они обзвонили прокатные агентства в поисках белого «фиата-мареа», который им описал Марчелло. Хозяевам даже не пришлось проверять: модель не выпускалась с 2000 года, и речи быть не могло предложить подобную колымагу своим клиентам. Лоик и София пришли к горькому заключению: чтобы быть копом, мало одного желания, а до предела их возможностей, даже возможностей королевы Флоренции, они уже добрались. Наверняка торговцы оружием одолжили машину в какой-нибудь компании Баладжино. Basta cosi
[72].
Однако они все же собрались объехать с утра отели, вооружившись новым портретом: светловолосый здоровяк в сопровождении мафиози, – но у них не было ни фотографии, ни отличительных примет. А шикарные отели изобиловали бизнесменами, которые могли соответствовать этому описанию. Они решили, что, если ничего не найдут, тем же вечером вернутся в Париж.
– Ты спишь?
София стояла на пороге его спальни. Всегдашняя ее манера заходить не постучав. Первая мысль его ужаснула: она пришла заняться любовью. Со второй было не лучше: она хотела заключить мир. Он больше не переносил никакой близости с ней. Их ссоры, разрыв, война за детей уничтожили любую нежность, любое ощущение согласия. Единственное чувство, которое они могли разделить, – это любовь к Миле и Лоренцо, но соблюдая между собой определенную дистанцию, как на дуэли.
