На водах Аджанабского залива застыли десятки длинных чёрных кораблей; на берег вытащили ещё несколько десятков. На равнине, что простиралась у высокого Аджанабского холма, точно алая юбка вокруг женщины, мерцали походные костры.
– Чтобы их собрать, нам пришлось вспомнить каждое когда-либо дарованное желание, – сказала Кохинур, подставив лицо ветру так, что от её кожи повалил серо-чёрный дым. – Армия королей и королев не какая-нибудь орда нищих. Они обязаны нам, или их отцы, или бабушки. Чья-то тётка стала вечно молодой, чья-то мачеха обменяла жизнь первого ребёнка на жизнь любовника. Теперь они все здесь, пришли вернуть долг, как велит хорошее воспитание. Ещё никому не удавалось собрать более внушительную армию. Некоторые из них не привычны к битвам и предпочли бы сидеть на подушках, а не на лошадях. Но у них лучшие военные умы в мире, и они отыщут для нас трещину в этих стенах.
– Прошу, ваше величество, – сказала я. – Объясните, что мы ищем?
Кохинур закатила глаза.
– Это шкатулка из сердолика, в которой лежит вещь, принадлежащая мне, лишь мне одной; у них нет права её не отдавать. Более того, я не стану делиться ею с молодой выскочкой без военного опыта. Дела государственной важности, знаешь ли… Хватит и того, что она нам нужна. Жрецы Кашкаша решили, что извлечь её из тайника одним желанием было бы неправедно. Какой дурак спрятал вещь от огненного тирана? Однако не бойся! Этот город так слаб, что ты вряд ли поймёшь, когда битва началась, и что она уже закончилась. Расслабься, пей бренди и наслаждайся солнышком!
Кохинур вручила мне бутылку с коричневой опьяняющей жидкостью – я понюхала, но пить не стала. Вместо этого спустилась с нашего маленького утёса и прошла сквозь шеренги, где короли и королевы стран с непроизносимыми названиями ворчали из-за воинской повинности и шёпотом проклинали джиннов или похвалялись тем, как хорошо они умеют убивать, не то что бездельники-рыцари. Мой дым волочился позади меня, и они кашляли, задыхаясь. Почему меня не посвящают в их тайны и не говорят, что это за нелепая шкатулка? Разве я не такая же королева, как другие? Пока трон наделил меня лишь огромным пустым домом и чуланом, полным каменных жён.
Небо темнело по мере того, как я приближалась к массивным Вратам Аджанаба. Их камень был красным, будто девичьи волосы и мои собственные рёбра, лишенным пятен, как ни одна стена, какую мне доводилось видеть. Я подумала: «Видела ли Кохинур их так близко, чтобы понять, что пробить такие стены непросто? Достаточно близко, чтобы увидеть, что Врата – скрещенные руки, а над ними виднеется усталое обветренное лицо, которое хмуро глядит на разнаряженную толпу?»
– Уходите, – сказало лицо.
Я видела то, чего не видела она: не было никаких Врат – лишь Гаргантюа
[27], чьи плечи простирались во всю широту того, что называлось Вратами. Его пояс тёрся о скалистую землю. Старые глаза с морщинами в уголках, бронзово-зелёного цвета. Кожа на лбу казалась дублёной, а обвислые щёки покрылись тёмными пятнами от ветра и солнца. Руки и ладони были красным камнем; огромные, сухие и обросшие ракушками. Передо мною стоял гигант, обратившийся в камень. На его костяшках рос мох, в ушах птицы свили гнёзда. Его голос был медленным и усталым, точно снегопад поздней зимой.
– Уверен, ты думаешь, что я впечатлён этим отрядом напыщенных лебедей. Я здесь с той поры, когда кусты перца росли выше скакунов на поле. Ты от меня и каменной крошки отколоть не сможешь.
Он вперил в меня сердитый взгляд и крепче сжал руки.
– Кто ты? – выдохнула я.
На миг он словно задумался:
– Я Хранитель Врат. Когда-то у меня было имя, но теперь бесполезно звать меня так. Я Аджанаб. Я окружаю его и включаю в себя, чувствую его баржи на своей спине. Я и есть он. Лучше звать меня Аджанаб, чем гадать, каким могло бы быть моё имя до того, как я лёг и стал частью этого места.
Сказка о Гиганте, который остался
Когда-то Аджанаб окружали унылые осыпающиеся стены с воротами, похожими на дешёвую занавеску. В те времена я пришел сюда, чтобы работать на полях, как часто делали мои сородичи в сезон урожая. Платили хорошо, а мои плечи справляются с маленькими хомутами лучше, чем бедные хилые лошади. Я их почти не чувствую! Улицы начинались где-то посреди этой красной скалистой равнины, и рано или поздно, если идти по ним, можно было попасть на плантации пряностей, а затем и в сам город.
Беззаконие не подразумевает отсутствие закона; это лишь значит, что существует множество разных законов, которые дерутся друг с другом на улицах, и ни один не может победить. Отлупить как следует может любой – за нарушение того закона, какой взбредёт в голову, пусть даже ты о нём никогда не слышал. Поэтому нужно быть осмотрительнее. Аджанаб в те времена окружала стена беззакония в два раза выше меня.
Я трудился на плантациях красного, чёрного, зелёного, розового перца и зиры
[28], в коричных рощах, на полях кориандра и шафрана, соляных равнинах, где отбирают и сушат кристаллы, похожие на твёрдый острый снег. Я подрезал и окучивал горчицу и кусты паприки, срезал ванильные стручки с лианы; давил их, топая ногами в ступе размером с галеон. Я любил свою работу. В те дни Аджанаб был пропитан сладким и дымным ароматом, из каждого окна пахло пряностями, которые измельчали, растирали и смешивали. Во время долгого тёплого сезона сбора урожая, когда солнце превращало залив в огромное блестящее зеркало, я выдёргивал пряные кусты из земли – все любят, чтобы у еды был хороший вкус. А весной подставлял спину под ярмо, и мой плуг вспарывал плодородную почву, оставляя борозды в половину человеческого роста.
Но почва не остаётся плодородной навеки. Кто знает, отчего земля, которая постоянно что-то даёт, как мать с бесконечными конфетами в карманах, вдруг берёт и лишает детей сладкого, погрозив им пальцем?
В моём родном краю мы так осторожны, что засеваем поля лишь раз в два года: мы так велики, что перевариваем пищу очень медленно, и нам достаточно пировать лето напролёт раз в два года, как медведям. Но какие мы устраиваем пиры! Даже кит испугался бы такого изобилия. Кубки у нас больше верблюжьих горбов, а тарелки размером со щиты.
Но жители Аджанаба были не слишком осторожны и жадно перемалывали в порошок всё, что рождала земля, пока та не уткнула руки в бока, повязанные передником, и грустно не покачала головой: «Больше нет». И действительно больше не было. Но такие вещи происходят не сразу. Некоторое время никто ничего не замечал, и мешки шафрана шли на продажу как обычно. Я таскал плуг, хотя сердце подсказывало мне передохнуть, потому что толку от этого не было. Но к тому моменту я полюбил Аджанаб, его беспокойные законы и ворованные монеты, пряный туман и всё такое. И не бросил бы его. Однако сами аджанабцы начали постепенно уходить, точно стайки диких кроликов.
