Культурные мемы подвергаются мутации, рекомбинации и селекции в сознании каждого отдельного человека в такой же степени и с такой же частотой (пожалуй, даже сильнее и чаще), как и во время передачи от одного сознания к другому. Мы не просто передаем полученную информацию дальше. Мы обрабатываем ее и создаем на ее основе новую, часть из которой сообщаем другим. Некоторым антропологам в этом видится приговор попыткам объяснить культуру через мемы. То, что мы называем культурой, – это сходство между мысленными образами отдельных людей в определенных областях. Но как же в принципе образуется сходство, если образы поступают из стольких источников и подвергаются такому количеству изменений?
Очень заманчиво принять напрашивающийся ответ: какие-то мемы настолько заразны и стойки, что наше сознание просто глотает их целиком, как есть, а потом отрыгивает в непереваренном виде другим. Они передаются от сознания к сознанию как электронное письмо через соединенные в сеть компьютеры. Каждый из компьютеров сохраняет его на какое-то время, затем по надежным каналам передает другому. Например, концепция праведного предка, сообщаемая нам старшими, настолько «хороша», что мы закладываем ее в память, а потом в неизменном виде передаем детям. Но это объяснение не годится, и вот почему: когда идея искажается до неузнаваемости (как в случае с «эгоистичным геном»), вроде бы очевидно, что происходит это, поскольку получившее изначальную информацию сознание что-то к ней добавило – иными словами, переработало. Пока все логично. Но дальше напрашивается следующий логический шаг: когда идея передается в относительно первозданном виде, это происходит, поскольку принимающее сознание ее не перерабатывает. А вот это уже серьезная ошибка. Главное отличие способного обмениваться идеями сознания от передающего электронную почту компьютера в том, что сознание, глотающее информацию, никогда не передает ее дальше в том же сыром виде. Оно неизбежно подвергает имеющуюся информацию сильной обработке – особенно в том случае, когда она передается дальше неискаженной. Например, я могу пропеть «Землю надежды и славы» (примерно) так же, как пели ее другие до меня. Потому что в результате сложнейших ментальных процессов у меня отложились в памяти разные услышанные версии. В человеческом общении точная передача требует не меньше усилий, чем искажение.
Именно поэтому концепция мемов всего лишь отправная точка, пусть и хорошая. Идея репликации уводит нас далеко в сторону. Представления одних людей примерно схожи с представлениями окружающих не потому, что они перекачиваются из сознания в сознание, а потому, что воссоздаются схожим образом. Некоторые представления оказываются настолько привлекательными, что вы станете их обдумывать, даже если предшественники не оставили вам достаточного материала для обработки, и ваши культурные преемники, возможно, займутся их дальнейшей шлифовкой, даже если вы тоже не самый компетентный передатчик. Как ни парадоксально, нет ничего удивительного в том, что у многих компьютеров, несмотря на жуткое качество связи между ними, оказывается в памяти схожий текст – если речь идет о таких компьютерах, как человеческое сознание, и о таких каналах связи, как человеческое общение.
В основе представлений лежат шаблоны
Религиозные представления и убеждения у людей существуют потому, что те перенимают их у других людей. Разумеется, в принципе ничто не мешает изобретательному сицилийскому католику воссоздать индуистский пантеон, а творчески мыслящему китайцу – амазонскую мифологию. Но, как правило, человек усваивает религию от других представителей своей социальной группы. Как же это происходит? Интуитивное объяснение, как всегда, простое: окружение ребенка ведет себя определенным образом, ребенок усваивает происходящее и в конце концов начинает принимать как данность. В этой картине усвоение предстает пассивным процессом. Развивающееся сознание постепенно наполняется информацией, поступающей от культурных авторитетов и сверстников. Именно поэтому у индусов много богов, а у иудеев – только один; поэтому японцы любят сырую рыбу, а американцы жарят маршмеллоу на костре. У этой картины передачи есть огромное преимущество – она проста; и огромный недостаток – она определенно ложна. Она ошибочна по двум пунктам. Во-первых, дети не впитывают поступающую из окружения информацию бездумно, они ее активно фильтруют и достраивают. Во-вторых, не всю информацию они усваивают одинаково.
Чтобы прочувствовать сложность передачи, сравните, как вы усваивали разные элементы своего культурного багажа. Например, грамматику родного языка. Это очень сложная система – спросите у любого иностранца, который сейчас сражается с учебником. Но у вас процесс научения происходил подсознательно, исподволь – по крайней мере так кажется, – совершенно точно не требуя от вас никаких усилий, просто благодаря нахождению в среде носителей языка. А теперь возьмем этикет и правила поведения. В разных культурах они разные, рано или поздно их приходится осваивать, и это тоже не так уж сложно, однако процесс протекает несколько иначе. Вам говорят, что можно делать, а что нельзя, вы считываете образцы поведения у окружающих. В определенной степени вы сознаете, что осваиваете модели поведения, оказывающие воздействие на других. Теперь возьмем математику. Вот тут вы точно чувствуете, что учитесь. Вам приходится прилагать усилия. Просто так истины вроде (a + b)2 = a2 + 2ab + b2 не даются, большинству людей нужно, чтобы их шаг за шагом подвел к ним компетентный взрослый. Примеры можно множить до бесконечности, но смысл, думаю, ясен: знания, делающие вас полноценным представителем культуры, усваиваются разными путями.
Способы усвоения культурной информации различаются, поскольку человеческий мозг предрасположен к научению, но не во всех областях оно одинаково. Например, освоение грамматики и произношения – элементарный процесс для любого нормального мозга на правильном этапе, в возрасте от одного до шести лет. Задатки для социального взаимодействия развиваются в ином ритме, однако научение во всех этих областях возможно, поскольку у человека имеется особая предрасположенность – склонность к тому, чтобы выйти за рамки предоставляемой информации. Особенно хорошо это видно на примере языка: дети постепенно выстраивают грамматические парадигмы, отталкиваясь от того, что слышат вокруг, поскольку их мозг заранее настроен на то, чтобы вычленять принципы устройства языка. Однако то же самое относится и ко многим другим концептуальным областям. Возьмем бытовые знания о животных. Дети узнают, что разные виды животных размножаются по-разному. Кошки рожают котят, куры несут яйца. Ребенок может узнать это как из непосредственного наблюдения за животными, так и из рассказов. Однако есть вещи, которые детям объяснять не приходится, потому что они им уже известны. В частности, нет необходимости говорить, что если одна курица несет яйца, то, скорее всего, куры в принципе несут яйца. Точно так же пятилетний ребенок догадается: если один морж живородящий, то, вероятно, и остальные моржи размножаются так же. Эти примеры иллюстрируют одну простую мысль: познающий разум – это не пустой сосуд, который опыт и научение заполняют предварительно подготовленной информацией. Сознанию требуется (и, как правило, у него имеется) способ организации данных, позволяющий осмыслить наблюдаемое и усваиваемое. Благодаря этому оно достраивает предоставляемые данные или, говоря научным языком, делает умозаключения на основе предоставленных данных.
