Но противоречие завладевает вниманием лишь по контрасту с ожиданиями. А что будет, если люди начнут регулярно порождать противоестественные представления? Если вы выросли в краях, где все вокруг то и дело упоминают как само собой разумеющееся, что гора переваривает пищу, что над селением летает огромный невидимый ягуар, что у некоторых людей есть дополнительный внутренний орган, разве это не влияет на ваши ожидания? Когда-то антропологи считали, что наличие в культурном фоне таких представлений о сверхъестественном наверняка оказывает формирующее влияние на ожидания. Однако подтверждений этому нет. Наоборот, из экспериментальных данных следует, что онтологические интуитивные установки довольно схожи. Психолог Шейла Уокер доказала по итогам серии подробных экспериментов среди детей и взрослых йоруба в Нигерии, что наличие знакомых противоестественных установок интуитивные представления никак не затрагивает. В частности, люди оценивают как успешный определенный обряд, при котором в жертву приносится собака, хотя в конкретном случае в жертву была принесена кошка. Они утверждают, что песнопения жреца магическим образом заставили животное сменить вид. При этом люди четко сознают, что при нормальных обстоятельствах такие превращения невозможны, поскольку принадлежность к виду – устойчивый для животного признак. Именно это осознание и подтверждает могущество жреца, способного в процессе обряда превратить одно животное в другое.
[24]
Теологическая корректность
Наконец, давайте обратимся к тому, как выводятся умозаключения на основе онтологических противоречий. Как я говорил выше, для «хорошего» сверхъестественного представления, судя по всему, характерна способность допускать любые умозаключения, не отсекаемые противоречием. Поэтому призрак может проходить сквозь стены, но должен обладать ожидаемыми человеческими психическими функциями. Представьте, что произойдет, если не сохранять фоновое условие. Вам говорят, что некоторые деревья способны подслушивать человеческие разговоры. Больше вам ничего на этот счет не сообщают. Если не сохранять фоновое условие, можно нафантазировать про эти деревья что угодно: что они умеют перемещаться, летать, исчезать под взглядом и т. д. Но этого не происходит.
Это наблюдение тоже можно проверить экспериментально. Вот простой пример. У американцев есть понятие бога. То есть у них имеются систематизированные представления о том, что делает бога особенным, чем он отличается от жирафа, кабачка или обычных людей вроде нас с вами. Если бы не уроки, извлеченные из когнитивной психологии, мы наверняка не придумали бы лучшего способа выяснить представление людей о боге, чем спросить напрямую: «Что такое бог?» Именно так из века в век поступало большинство исследователей религии – шли к верующим и спрашивали, во что они верят.
Потом Джастин Барретт подумал, что в представлениях людей о боге может найтись что-то, о чем они сами не подозревают. И он прибегнул к очень простому, проверенному методу. Испытуемые читали специально подготовленные сюжеты, а потом, какое-то время спустя, пересказывали. Смысл эксперимента в том, что человек не может дословно хранить в памяти текст, длина которого превышает несколько предложений. Человек запоминает основные эпизоды и связь между ними. Поэтому в процессе извлечения текста из памяти подробности зачастую искажаются. Точно воспроизведенные фрагменты оригинала перемежаются вольным пересказом. Например, прочитав в «Красной Шапочке» «она отправилась к бабушке», человек спустя несколько часов воспроизводит это как «она пошла к бабушке». Эти мелкие изменения и добавления показывают, к каким представлениям люди обращаются, воспроизводя сюжет. В данном случае человек исходит из того, что героиня идет пешком, а не едет на автобусе или на мотоцикле, хотя в сказке ничего не говорится о том, как именно героиня добиралась.
Барретт делал две вещи. Во-первых, просил испытуемых ответить на простой вопрос: «Какой он, бог?» Люди излагали свои представления, и между этими описаниями находилось много общего. Например, зачастую в качестве важной характеристики называли способность бога внимать всему одновременно, что отличает его от обычного человека, вынужденного заниматься сначала одним, потом другим. После этого испытуемые Барретта читали сюжеты, где эти свойства бога имели значение. Например, в рассказе говорилось о том, как бог спас жизнь мужчине и в то же самое время помог женщине найти потерянный кошелек. Через какое-то время испытуемые воспроизводили рассказ – поразительно, однако у многих получалось, что бог помог одному из персонажей и только потом занялся вторым.
Итак, люди открыто заявляют, что бог способен делать два дела одновременно – это один из признаков божественности, – а потом, когда от них требуется спонтанно обозначить, что делает бог, создают стандартного персонажа, который решает задачи по одной. Барретт наблюдал этот эффект как у верующих, так и у неверующих, как в индийском Дели, так и в городе Итака, штат Нью-Йорк. Эти эксперименты демонстрируют, что мысленный образ бога, на основе которого человек представляет, что и как бог делает, не совпадает с тем, что декларируется в ответах на прямой вопрос. В данном случае они, по сути, противоречат друг другу. У каждого человека имеется «официальное» представление – оглашаемое в ответ на вопрос – и «подразумеваемое», проявляющееся незаметно для самого носителя.
[25]
Для описания этого эффекта Барретт вводит термин «теологическая корректность» (ТК). Подобно тому как люди иногда придерживаются эксплицитной, официально одобряемой версии политических убеждений, не обязательно совпадающей с их подлинными взглядами, испытуемые у Барретта не сомневались, что верят в бога с нестандартными когнитивными способностями. Однако тест на запоминание оказывает так называемое когнитивное давление, из-за которого человек перестает следить за «корректностью» оглашаемых им убеждений. В таких условиях он обращается к интуитивным установкам о работе сознания как к самым доступным, всегда находящимся наготове, поскольку с их помощью мы оцениваем поведение окружающих. Когда задание позволяет пропустить оглашаемый ответ через сознательный фильтр, мы получаем теологическую версию; когда задание требует немедленной реакции, мы получаем антропоморфную версию. Из этого следует, что теологическая концепция не вытеснила спонтанную и, более того, они по-разному хранятся в сознании. Теологическая, скорее всего, содержится там в форме четко сформулированных эксплицитных утверждений («бог – всезнающий, бог – вездесущий»). Спонтанное же представление хранится в формате прямых команд для интуитивной психологии, поэтому и находится в непосредственном доступе.
ТК – прекрасный термин, но, возможно, он отчасти вводит в заблуждение, потому что эффект этот куда шире, чем предполагает слово «теологический». Барретт и Кил тестировали носителей письменной культуры, где имеются теологические источники, описывающие сверхъестественные сущности, и специалисты, толкующие эти источники. Однако во многих обществах нет ни теологов, ни специалистов – толкователей текстов, ни даже самих текстов, описывающих сверхъестественных персонажей. Однако эффект ТК проявляется и там. То есть у человека есть эксплицитная версия важных, в его понимании, свойств сверхъестественных сущностей: духи невидимы; призраки – это мертвые, которые бродят среди нас; боги вечны; эта женщина родила ребенка, не вступая в половую связь; и т. д. Такие представления легко усваиваются, хранятся и передаются благодаря не только явной их части, но и негласной, которая человеку тоже совершенно ясна: духи схожи с людьми в том, что их сознание работает так же, как любое другое. Поэтому для «теологически корректного» мышления совершенно не обязательно наличие теологов.
