Все это достаточно просто, однако именно тут кроется существенное различие между человеком и большинством других животных. Передача данных, значимых для взаимодействия, сотрудничества, обмена, спаривания присутствует у многих из них. Но в большинстве случаев предельно ясно, является ли та или иная информация стратегической. Например, у большинства видов есть очень четкие сигналы готовности к брачным играм. С недвусмысленными сигналами связана и иерархия. Самцы шимпанзе, бросая вызов вожаку с целью свергнуть его и утвердиться самим, начинают верещать и трясти ветки. Остальные члены стаи безошибочно распознают в этом сигнале посягательство на расстановку сил. Ни один шимпанзе не перепутает его с ухаживаниями или призывом напасть на другую стаю. Для каждой области взаимодействия имеется собственный набор сигналов.
У людей предсказать, окажется ли информация стратегической, невозможно. Все зависит от того, как стороны представляют соответствующий сигнал, текущую ситуацию, лицо, подавшее сигнал, и т. д. В зависимости от моего отношения к ситуации, наличие мяса у вас в холодильнике может быть как нестратегической информацией (в большинстве случаев), так и стратегической (если мясо украдено из моей кладовой, если я голоден, если вы на каждом углу кричите, что вы вегетарианец). Во всех этих случаях полученные сведения могут, пусть незначительно, но повлиять на наше взаимодействие. Если я голоден, мне может захотеться этого мяса; если вы считались вегетарианцем, я могу заподозрить, что вашим словам не всегда можно верить, и т. д. То, что вчера вы ходили в другое селение, может быть как нестратегической информацией (если я просто принимаю к сведению, что вы отсутствовали), так и стратегической (если я заподозрю, что вы ходили туда на встречу с потенциальным половым партнером). А то, что вы разговаривали с тем-то и тем-то, может приобрести стратегическое значение, если я заподозрю вас в сговоре или кознях против меня.
Стратегический характер информации означает лишь, что она была учтена системами логического вывода конкретного человека, специализирующимися на социальном взаимодействии. Разница между стратегическим и нестратегическим зависит от представлений о конкретной ситуации. Она «в глазах смотрящего», а поскольку точка зрения у каждого своя (и она может быть неправильной), спрогнозировать, окажется ли информация стратегической, нелегко. Назвать какую-то информацию стратегической – не значит сообщить что-то о ней самой – только о том, как она воспринимается сознанием рассматривающего ее человека. Не очень понятно? Возьмите более привычное явление, которое работает точно так же, – напоминание. Говоря, что какой-то объект или ситуация служит напоминанием, мы понимаем, что речь идет о напоминании о конкретном факте конкретному человеку. Нельзя, войдя в комнату, с ходу предсказать, какие предметы в ней служат напоминанием, тогда как для конкретного человека какие-то предметы в эту категорию попадут, провоцируя особые процессы в памяти. Точно так же превращение информации в стратегическую зависит от отношения конкретного человека к текущей ситуации.
Я использую слово «стратегический» как стандартное обозначение для тех случаев, когда человек совершает шаги (что-то говорит, занимает ту или иную позицию), последствия которых зависят от действий других людей. Это технический термин, вовсе не означающий важности или критичности соответствующей информации. Например, мелкие любовные интрижки всегда вызывают у сослуживцев любопытство. Согласно нашему определению, информация эта стратегическая, поскольку системы социального интеллекта отслеживают новости, которые могут стать поводом для сплетен, и эмоционально вознаграждают, пусть и незначительно, за их сбор и распространение. Однако в большинстве случаев эта информация никакого значения не имеет. И наоборот, знание, что лучше – застыть столбом или бежать при встрече с тем или иным хищником, – стратегического характера не имеет (поскольку не активирует никаких особых систем логического вывода, регулирующих социальное взаимодействие), но имеет жизненно важную ценность.
Человек как участник социума со сложными схемами взаимодействия не только сам воспринимает стратегическую информацию, но и представляет, в какой мере ею располагают другие. Например, в ситуации, когда у вас имеется что-то нужное мне, у меня автоматически создается представление не только о том, что вы располагаете желаемым мною, но и о том, что вы можете осознавать его желанность для меня, и это может как-то влиять на ваши намерения и т. д. Такие сложные умозаключения находятся в ведении нашей интуитивной психологии, которая дает нам представление о психическом состоянии других людей и их доступе к информации.
Один из фундаментальных принципов интуитивной психологии заключается в том, что доступ к информации несовершенен. Сталкиваясь с ситуацией и получая какую-то информацию о ней, мы не считаем автоматически, что информация эта одинаково доступна всем и каждому. Например, вытащив ключи из кармана вашего пиджака, пока вас нет в комнате, я буду заведомо считать, что вы об этом не знаете. И отсутствие ключей станет для вас неожиданностью. Как мы видели в третьей главе, нормальный ребенок с четырехлетнего возраста способен выполнять экспериментальные задания, требующие оценки подобных препятствий к владению информацией. То, что ваши ключи теперь в моем кармане, не означает автоматически, что вы об этом знаете. И представление об этом не требует сознательного рассуждения, поскольку интуитивная психология исправно выполняет свою работу на «кухне» сознания. Принцип «несовершенного доступа к информации» настолько фундаментален, что отсутствие его в когнитивном арсенале приводит к таким патологиям, как аутизм.
Этот принцип относится к информации в целом, а значит, и к стратегической информации как ее подвиду. То есть в определенной ситуации и при наличии некой информации о ней, которая для вас лично будет стратегической (активирующей способности к социальному взаимодействию), вы не можете автоматически допускать, что другие – а именно участники ситуации – тоже этой информацией владеют. Это общий принцип несовершенного доступа: в социальном взаимодействии мы исходим из того, что доступ других людей к стратегической информации не бывает совершенным и автоматическим.
Допустим, вчера вечером вы ходили в соседнюю деревню на тайное свидание. Информация о том, с кем вы встречались, может, по крайней мере потенциально, оказаться стратегической для других. (Даже если настоящей ценности она не имеет.) Знание, что вы встречались с таким-то или такой-то, активирует их системы логического вывода и может повлиять на взаимодействие с вами. Однако сами вы до конца не знаете, в какой степени этой информацией владеют другие. То есть вы не можете исходить из того, что им все известно. Вы можете надеяться, что не известно (боясь скандала), или, наоборот, желать, чтобы они знали (тогда можно будет похвастаться победами на личном фронте).
Люди, как правило, много времени и сил тратят на размышления о том, владеют ли другие стратегической, на их взгляд, информацией. Они гадают, какие заключения, намерения, планы и т. п. эти другие на данной информации построят, пытаются проконтролировать их доступ к такой информации и отследить либо повлиять на их умозаключения, сделанные на основе этой информации. В основе всех этих сложных вычислений лежит допущение, что доступ к информации и у нас, и у других сложен и, как правило, несовершенен.
