– Он говорит, ты пошла с ним.
– Разве что в его мечтах.
Глаза у Чарли были суровые, кулаки сжимались и разжимались, словно разминаясь перед тем, как ударить меня. Он промок насквозь, на пол натекла лужа. От него пахло мокрой шерстью, плесенью, влажной землей. Чарли был не из тех парней, кто легко дает загнать себя в угол, сам так сказал как-то, а получалось, что все-таки его в угол загнали.
– А чего он мне тогда сказал, что ты пошла с ним?
– Я бы и не посмотрела на этого замухрышку. Даже если бы у меня было десять глаз.
Мне бы точно понадобилось штук десять глаз, чтобы устоять перед Чарли. При свете свечи я видела звериную настороженность в его лице, а он разглядел, как сердито мое лицо. Мы так и стояли друг перед дружкой, не двигаясь.
– Я ни с кем никуда не ходила, Чарли.
Из Чарли словно воздух выпустили, и я вдруг увидела в нем сироту, столь же несчастного, что и я. Мы оба не умели доверять людям и ждали лишь очередного предательства.
– Ты промок, – сказала я, – снимай одежду, надо высушить.
Он повесил плащ на спинку стула. Я заметила, что воротничок рубашки почернел от грязи. Подняв с пола свою шаль, я опять завернулась в нее. Чарли походил туда-сюда, уперся кулаками в буфет, согнулся, дыша часто-часто, словно выброшенная на берег рыба. Мне было больно смотреть на него. Больно и страшно. Наконец он сел к столу, закрыл ладонями глаза. Я вытащила бутылку миссис Броудер, налила в стакан виски и подала ему. Он высадил все одним глотком. Я достала из буфета холодную баранину с картошкой, оставшиеся от ужина. Он не произнес ни слова, даже когда я поставила тарелку перед ним.
– Что с тобой приключилось?
Чарли лишь глянул на меня. Ел и пил он жадно, только кадык ходил вверх-вниз. Покончив с едой, вытер губы тыльной стороной ладони.
– Что случилось? – снова спросила я.
– Томбс.
Зловоние тюрьмы просто висело в воздухе.
– Что еще?
– Меня пытались забрать в армию, но я притворился калекой.
– Что еще?
– Дай мне карандаш и бумагу. И перестань задавать вопросы.
Признаюсь, слова Чарли меня расстроили, но в то же время мне было приятно, что он взревновал к Брикки Гилпину. Маленькая месть за мои страдания. В темноте я прошла в библиотеку, отыскала бумагу и карандаш. Он поблагодарил и принялся писать, так яростно черкая, что прорвал бумагу в нескольких местах. Писанина пестрела помарками, словно кто рассыпал по бумаге и раздавил ягоды черники.
А я тем временем вымыла тарелку и заштопала носок, вслушиваясь в скрип грифеля по бумаге, и писк мышей, и вой ветра за стенами, и шум дождя.
– Ну вот, – сказал Чарли наконец. – Держи. Он протянул лист бумаги мне.
ЖИЗНЬ В ТОМБС
Разоблачения Чарлза Г. Джонса
Словно гигантский отстойник всего самого дурного, что только есть в человечестве, возвышается в центре города, на Сентрал-стрит, отвратительное мрачное здание, где обитают самые зловредные и ядовитые души на Земле. Аид, прозываемый Томбс, – более подходящего названия и не подберешь. За гранитными стенами без всякого закона перемешаны люди, там они брошены гнить и ползать подобно могильным червям. Именно там, в сырой камере размером с голубятню, я провел мрачных девять месяцев без суда, и вот моя история.
Глаза у меня расширились.
– Нравится? – спросил Чарли.
– Это ужасно.
– Выходит, никудышный я писака.
– Нет! Ужасно то, о чем написано.
– Это только начало.
– Начало чего?
– Моего репортажа, который я опубликую в «Гералд» или любой другой газете, которая больше заплатит. Это навроде преамбулы. Статья будет о коррупции. О продажности судей и полиции, о злобности охранников и воров. Репортаж из логова зверя.
– Что такое преамбула?
– Вступление. Предисловие к скандалу. Меня там держали без суда.
Но оно того стоило, если ты оказался способен обратить тюремное заключение в статью. Если тюрьма сделала из тебя журналиста, помогла осуществить твою заветную мечту. И я видела, что Чарли тоже так считает, – это сквозило в его тоне, когда он описывал, как его схватили фараоны, как кинули в застенок, как чуть было не забрали в армию, от которой он увильнул, изобразив хромоту.
– Скоро я буду первоклассным репортером, – похвастался Чарли. – Веришь?
– Верю. Конечно верю, Чарли.
Он подошел ко мне, провел пальцами по волосам, потом запустил в них руку, ладонь заскользила вниз, легла на талию, и Чарли прижал меня к себе с такой силой, что я вскрикнула.
– Ты все еще моя девушка? – спросил Чарли яростно.
– А ты мой? – спросила я.
Он взял меня за подбородок и поцеловал без намека на нежность. Я ударила его. Завязалась борьба, и мы, как и в прошлое свидание, покатились по полу, опрокидывая ведра. Он прижал меня к полу, навалившись всем телом. Полез под юбку.
– Не смей! – прошипела я.
– Почему?
– НЕ СМЕЙ!
– Ладно, ладно.
– Хватит!
– Так ты по мне совсем не скучала.
– Скучала. Очень скучала.
– Экси.
– Я сказала – НЕТ!
– Я мечтал о тебе. Весь срок.
– Не бывать этому.
– Господи.
– Я серьезно.
– Да уж вижу.
– Тогда смотри лучше, скотина!
– Хоть поцелуй меня.
И он улыбнулся, совсем как прежде – внезапная кривая улыбка озарила его мрачное лицо.
– Экси Малдун. Ну ты и штучка.
Он был переменчив как ветер. Вся его ярость внезапно улетучилась, Чарли сделался мягким, обходительным. Он нежно целовал меня, а я не сопротивлялась. Я была счастлива и наслаждалась его поцелуями. Моя податливость сбила его с толку.
– Ты дикая женщина с Мадагаскара! – простонал он, отшатываясь. – Господи боже…
Я позволяла ему все. Но только не ЭТО.
– Пожалуйста, Экси, разочек…
Но я была неумолима. Нет, и точка. Конечно, защита моя была слишком слаба, и мне просто повезло, что я не поддалась реву разгоряченной крови, клокочущей во мне. А еще, что Чарли оказался джентльменом.
– Твоя взяла, – признал он в конце концов.
В изнеможении мы лежали возле очага среди мешков с сухим горохом, ячменем и маисом, и меня вдруг охватило такое блаженство, какого я сроду не ведала, – ну словно белый рислинг дали глотнуть тому, кто не знал ничего иного, кроме воды из колонки.
