Словно некий замечательный механизм, сироты сложили ладошки и склонили головы. Мы сделали то же самое и забормотали в такт молитве.
– Аминь, – хором произнесли дети, и гул стих.
– Вы откуда? – спросила одна девочка. Роста она была огромного, со взрослого мужчину. На ее длинном лице краснели прыщи.
– Черри-стрит.
– Меня звать Мэг. А тебя?
– Экси Малдун. А это Датчи, моя сестра.
– Ха! – выкрикнул грубоватого вида мальчишка, явно считающий себя красавчиком. – Экс и Датч. Что за придурочные имена?
Отвечать я не стала. Датчесс Малдун звучало прямо по-королевски – так сестру назвал папа. Меня он именовал «наша милая Энни», а Экси меня прозвала мама. Я только ожгла взглядом этого здоровенного болвана. Чернявый, с массивным подбородком и кривоватыми зубами.
– Экс Малдун, – продолжал он. – Экс-девчонка.
– У тебя бульдожья морда, – сказала я. – Тебя звать Бульдог?
– Чарли, – ухмыльнулся он.
– Нет, Бульдог, – улыбнулась я долговязой Мэг.
– Не связывайся с ним, – негромко сказала она. – Чарли тут всеобщий любимчик, воспитательницы от этого проныры без ума. Случись что, они тебе устроят веселую жизнь.
Слушая наш разговор, Датч было расплакалась, но скоро стихла, учуяв ужин. Перед каждым из нас поставили миску с супом, в котором были и морковка, и картошка, и золотистые кольца куриного жира. Джо сидел у меня на коленях и что-то курлыкал себе под нос. И вскоре нам уже казалось, что нет на земле места лучше, чем приют. Но тут появилась миссис Риардон и двинулась к нам, раскинув руки:
– Дай-ка мне мальчика. Он будет спать в яслях.
– Это наш брат. Он будет спать с нами!
Но карга уже подхватила его. Я вцепилась Джо в ноги. Миссис Риардон попыталась отобрать у меня малыша. Мы тянули его в разные стороны – словно тянучку. Бедный Джо зашелся в крике.
– Он наш брат! – надрывались и мы с Датч. И тут я что было сил ударила миссис Риардон. В мгновение ока еще две дамы в передниках схватили меня.
– Не ребенок, а дикая кошка! – крикнула миссис Риардон. – Угомоните ее.
– PUGGA MAHONE, alla yiz, – прошипела я, что по-ирландски значит «поцелуй меня в задницу».
– Никаких ваших папистских ругательств! – каркнула миссис Огузок, как я уже прозвала жирную гадину.
Я ее укусила.
– Господи Боже, сущий на небе! – взвизгнула она. Миссис Огузок отшвырнула меня, но я снова кинулась на воспитательниц. Сироты неистовствовали, хохотали, улюлюкали, и Бульдог Чарли громче всех.
– Тихо! – рявкнула миссис Риардон. Колокольчик у нее в руках зашелся звоном. – Ведете себя как дикари! Мы этого не допустим.
Я смотрела на красную отметину на ее белой руке и умирала от желания снова впиться в нее зубами. Но миссис Риардон ловко ухватила меня за ухо:
– Извинись!
Еще чего! Она повернула ухо, точно дверную ручку, и я заорала от боли.
– Я замкну тебя в темном месте, – пригрозила миссис Риардон, но так и не дождалась от меня извинений.
Схватку она выиграла: Джо достался ей, и она унесла его, не обращая внимания на плач бедняжки. Джо все звал нас: «Эксидатч! Эксидатч!» – мы были для него одним именем, но его слезы не тронули ее черствое сердце.
Несчастные, но сытые, мы с Датчи последовали за остальными девочками вверх по лестнице и оказались в комнате, где не было ничего, кроме умывальников.
– Соскребите с себя грязь, девочки, – велела воспитательница, выдала нам по мочалке и всплеснула руками, увидев, до чего мы грязные: – Ну прямо негритята!
Еще одно доказательство, что скоро нас продадут в рабство.
Она вручила нам по ночной рубашке, а наши лохмотья, сморщив нос, выбросила в мусорный бак:
– Сплошная зараза.
Следующий приговор нам объявила вернувшаяся миссис Риардон:
– Будете спать каждая в своей койке.
– Мы с сестрой всегда спали вместе! – И я снова бросилась в драку.
На этот раз я разошлась так, что они, утомившись, оставили нас в покое. И в конце концов сестры Малдун уснули, обнявшись, на узкой кроватке. Ведь только друг от друга во всем приюте мы не ждали угрозы.
Наутро нас ударом в гонг разбудила миссис Огузок. Никто с нами не нянчился. Не то что дома, где мама пела нежным голосом: «Просыпайтесь, новый день наступил. Вставайте же, сони».
Воспитательницы выдали нам синие балахоны, колючие джемперы и отличные башмаки, разве что чуточку поношенные.
– А теперь позвольте нам забрать брата и вернуться на Черри-стрит.
Миссис Огузок сжала губы в ниточку:
– Вы будете делать только то, что вам полагается! Не желаю больше слышать ни слова!
Но у меня для нее было припасено много слов: ведьма, живодерша, болотная крыса.
– Мисс Малдун, – приказала моя мучительница, – встаньте в угол лицом к стене и считайте кирпичи.
Но кирпичи я считать не стала. Я считала часы, когда снова заберусь на мамины колени и она двумя руками расчешет мне волосы. Устав, я снова затеяла с миссис Риардон грызню, требуя вернуть Джо и отпустить нас.
– Ну до чего же ты упрямая! Дитя, ты испытываешь мое христианское терпение.
Датч христианское терпение испытанию не подвергала. Она льнула к воспитательницам, те гладили ее по голове, восхищались мягкостью ее волос, красотой глаз, я завидовала сестре и была рада, когда ночью она снова забралась ко мне в постель, в страхе перед темнотой. На следующее утро она не отходила от меня ни на шаг. Нас всех повели в церковь, где мы распевали гимны до посинения. О благодать, спасен тобою!
[13] Звучало чудесно, вынуждена признать. Я был потерян, но Ты меня нашел. А вот нас никто не нашел. Мы потерялись, как ягнята в пустоши. Вы можете остричь нас и спастись.
Глава третья
Ампутация
Одним теплым днем на исходе марта, когда кое-где уже зеленела трава, а снег съежился и посерел, в приюте объявился мистер Брейс – с сюрпризом. Его глаза навыкате так и сияли. Устроившись поудобнее в вестибюле, он объявил нам:
– Добрые вести. Малдуны выбраны для нашей Программы переселения на Запад.
И улыбнулся выжидательно.
Мы тупо смотрели на мистера Брейса. А он пустился рассказывать:
