Я прочла статью. Грудь мою пронизал страх.
Общественные приличия требуют, чтобы государство защищало граждан от так называемых целителей, которые ничем не лучше шарлатанов. Благодаря усилиям мужественного крестоносца Энтони Комстока страницы «Гералд» ныне не содержат рекламы такого рода, но эти преступники от медицины безнаказанно продолжают свою деятельность. Самая нечестивая из них, Мадам Де Босак, она же миссис Энн Джонс с Пятой авеню, именно тот случай. Какое-то время назад она уже побывала в Томбс, но избежала справедливого наказания. И когда восторжествует справедливость, кому же сидеть в государственной тюрьме, как не владелице самого роскошного дома на Пятой авеню. Пусть мистер Комсток начнет свой крестовый поход – дабы заставить замолчать торговцев всякой дрянью в нашем городе, изгнать этих ведьм, несущих страдание, уничтожить их логово.
– Они снова придут за нами, – прошептала я, роняя газету.
– Накажи Мэгги и Грете быть осторожнее, – сказал Чарли. – Чтобы смотрели, кого пускают в дом. Любой стук в дверь может изменить жизнь.
И жизнь изменилась. Но не так, как думал Чарли.
Глава вторая
Это ты
– Мадам, тут у меня леди, которая отказывается входить через дверь кабинета, – доложила Мэгги.
– Если она не желает войти туда, где я осматриваю пациенток, отправь ее восвояси.
– Я пыталась, мадам. Она настаивает, чтобы я ее впустила.
– Ох, наверное, дамочка из Общества моральной реформы. Скажи ей, чтобы поискала настоящего грешника.
– Но она утверждает, что вы подруги.
Мэгги протянула мне визитную карточку. Прочитав имя, я резко вскочила.
Миссис Элиот Ван Дер Вейл.
– Она такая важная, – говорила Мэгги. – И такая упорная. Комната куда-то пропала, звон в голове заглушал голос Мэгги.
Миссис Элиот Ван Дер Вейл.
– Вам нехорошо, мадам? Вы так побледнели.
– Впусти ее, – слабым голосом выговорила я.
– Да, мадам.
Сердце словно кто-то в кулаке стиснул. Руки зажили отдельной жизнью: хватали воздух, теребили юбку, касались лица, будто стремясь убедиться, что все происходит на самом деле. Едва не теряя сознание, я ждала стука каблуков по мраморному полу холла.
– Миссис Ван Дер Вейл, мадам, – доложила Мэгги.
Вот она, передо мной.
А из меня будто выпустили жизнь.
Это была она и не она. Высокая грудь. Лицо обрело скульптурную законченность, особенно хороши были скулы. Ресницы черными фестонами оттеняли розовые щеки. Она сняла шляпку и устремила на меня голубые глаза.
– Датч, – прошептала я.
– Экси?
Мы кинулись друг к другу. От нее пахло «Лилией долины». Я чувствовала, как она напряжена. Какие у нее глаза! Два осколка неба.
– Это правда ты? – спрашивала сестра. – Правда?
– Я не знаю. Сейчас ущипну себя, тогда увидим. Она засмеялась, и я вспомнила этот смех.
Датч прикусила палец.
– По-прежнему грызешь ногти, драная ты кошка, – сказала я.
– Ой! – Она резко отдернула руку, словно обожглась. – Маменька всегда корила меня за эту дурную привычку. То есть, конечно, не наша мама, а…
– Ш-ш-ш, милая. Нет, ты только посмотри на себя. Дама из Чикаго.
– А почему твоя горничная не хотела впустить меня?
– Ох уж эта мокрощелка, ни хрена она не понимает.
– Я тебя тоже не понимаю.
– Прости за мой португальский. – И я объяснила, что задача Мэгги состоит в том, чтобы направлять незнакомых посетительниц в соседнюю дверь. А имя Ван Дер Вейл ей незнакомо.
– Понимаю.
Мы так и стояли посреди гостиной. Солнце врывалось с Пятой авеню, дробясь в хрустальных призмах люстры, окутывая нас сиянием. Неужели это моя сестра? В моей памяти она осталась восьмилетней девочкой, а передо мной светская дама. Датч тоже взирала на меня с недоверием.
– Я два года прожила в Париже, – наконец сказала Датч. – Перед возвращением в Чикаго месяц пробуду здесь.
Маменька отправилась в Иллинойс раньше, а я воспользовалась шансом разыскать тебя. Твой новый адрес мне дали в Обществе помощи детям.
– О, моя дорогая, родная, драгоценная Датчи!
– Милая сестра! Как странно.
Никому бы и в голову не пришло, глядя сейчас на нас, на наши кружева и юбки изысканного кроя, на наши кольца, браслеты и черепаховые гребни, что когда-то мы, сцепившись как две бродячие кошки, катались по кровати, что я схватила ее за волосы и укусила, а она расцарапала мне все лицо. Когда-то мы были маленькими дикарками в дырявых башмаках, а теперь миссис Пятая авеню и миссис Парк-авеню, собиравшиеся выпить чаю с бисквитами. Вот только сердца у обеих бьются что-то уж очень часто, да молчание слишком напряженное.
Датч поглядывала по сторонам. Пусть видит, как высоко я взлетела. В камине (полированный мрамор, резные орнаменты) пролетка поместится. Потолочные панели орехового дерева. И люстра. В глазах сестры я угадала одобрение, она улыбнулась мне. Еще бы. Наверняка ни в доме Эмброзов, ни у Ван Дер Вейлов такого великолепия нет.
– Прости, что не предупредила о визите. Мы с Элиотом поселились в «Мраморном доме», и вчера он уехал в Лондон…
– Сколько я мечтала об этом!
– Странно, почему все-таки твоя горничная приняла меня за торговку? Неужто я похожа на приказчицу из лавки? Она так настойчиво просила меня пройти к служебному входу. Прости, но она что-то странное несла… Мол, дверь кабинета мадам Де Босак за углом… И как ей в голову могло прийти, что я разыскиваю эту ужасную женщину?
– Ужасную женщину?
– Ты, конечно, знаешь, какие жуткие дела она творила? Не женщина, а исчадие ада, убийца.
– Вот как?
– Новости о ней долетели даже до Чикаго. Даже в Париже о ней слышали. Уверена, у вас тут все ее обсуждают. Неужто ее кабинет рядом с твоим домом? Говорят, она убила бедную девушку, а потом сбросила труп в реку.
– Хм.
– Такой скандал! Она погубила тысячи невинных детских душ.
– Полное дерьмо! – не выдержала я.
Датч вздрогнула, и я почувствовала себя вульгарной торговкой рыбой.
– Выпьем кофе?
– Пожалуй, – кивнула сестра.
Атмосфера изменилась. Мы настороженно смотрели друг на дружку, не зная, что произойдет в следующий миг. Натянуто улыбались. И все же она была для меня точно глоток прохладной воды для больного в лихорадке. Устроившись у окна, выходящего в сад, мы принялись вспоминать маму, рассказывать о своей жизни: Датч – о миссис Эмброз и Элиоте, я – о Чарли и Аннабелль.
