– Датчи, ты должна дождаться возвращения из школы моей малышки, – сказала я. – Милая тетушка Датч.
– Энн… – Сестра замялась. – Энн, насколько я понимаю, тебя никто не называет твоим детским именем. Меня тоже никто больше не зовет Датч…
– Энн назвала меня мама. Не знаю, кто дал тебе имя Лили.
– И все же я уже давно Лили.
– Если тебе больше нравится это имя, так и буду тебя называть.
– Спасибо.
Для меня Лили было прочно связано с названием траурного цветка. И я вдруг иначе взглянула на сестру – она чужая, совсем чужая.
– Я собиралась поехать в Чикаго разыскивать тебя. Я поклялась маме, что найду вас.
– Хорошо, что не поехала. Никто не знает, что меня удочерили. Это тайна. Я прошу… не выдавай ее.
– Можешь не беспокоиться, сохраню я твой секрет, уж по части хранения чужих тайн равных мне нет.
– И не говори никому, что виделась с сестрой. Скажи, что я твоя школьная подруга.
– Познакомьтесь, миссис Лили Риардон, моя любимая школьная подруга.
Датч рассмеялась:
– Миссис Риардон! Помню, ты ее называла…
– Миссис Огузок!
Датч снова расхохоталась. Совсем как в детстве – громко, заразительно. И вдруг резко замолчала, выпрямилась, сложив руки на коленях, – лощеная светская дама, а не та девчонка, которую я на мгновение увидела.
Ван Дер Вейл.
– Энн, а где наш Джо?
– Я надеялась, ты знаешь ответ на этот вопрос.
– Мне о нем ничего не известно. Фамилия его приемных родителей Троу, верно? Я лишь знаю, что Троу переехали в Филадельфию. У меня дома не упоминали о них. Маменька сказала, что он был слишком мал, чтобы помнить меня. Ему сейчас двадцать.
– Двадцать один.
– Наверное, он высокий.
Казалось, Джо стоит между нами – странник без возраста и лица. Я нервно теребила юбку, Датч разглядывала свои руки. На левой руке было кольцо с бриллиантами и крупной жемчужиной. Да она и сама была точно жемчужина – белая, гладкая, блестящая.
– У тебя очень милый дом, – сказала она наконец. – Твой муж, похоже, добился успеха.
– Он предприниматель.
– Да? А чем он занимается?
– Медикаментами.
Она кивнула, слегка вздернув брови. Рассказала, что ее муж управляет семейными финансами.
– Он из тех самых Ван Дер Вейлов, что связаны с «Чикагской северной железной дорогой».
– Чудно. Удачно ты вышла замуж.
– И ты. – Улыбка у нее сделалась какая-то застывшая. Она вдруг сморщилась. – Элиот и я… что-то у нас не так… со мной не так. Я неспособна… У нас нет детей.
Элиот так мечтает о наследнике. И желает знать, чем же я больна.
– Ох, mavourneen, скорее всего, ты ничем не больна.
– Днем он со мной не разговаривает, а вечерами… – Она покраснела, отвела взгляд. – Каждый вечер он уходит из дома. Пропадает в клубе. И возвращается…
– Пьяный?
– Он меня не выносит. Видеть не может.
– Но ты же такая красавица!
– Мой доктор в Чикаго сказал, что дело во мне. Я побывала у врачей и в Лондоне, и в Париже. Никто мне не помог. Все только сказали, что виновата я одна.
– Чушь!
– Но это правда моя вина! Я училась в колледже. Недолго. Музыка, латынь, французский. Доктор Гунди сказал, что это могло повлиять на… вызвать… Что у женщин, которые занимаются умственной деятельностью, истощается репродуктивная функция.
– Но если французский тебе во вред, зачем было ездить во Францию? А твои модные доктора не говорили, что алкоголь в крови мужчины тоже препятствует зачатию?
Сестра упорно не смотрела на меня, лицо ее заливал жаркий румянец.
– Датч… Лили, есть лекарства, которые могут помочь. Она поднялась, отошла к окну:
– Где же я их раздобуду?
– Могу достать для тебя.
– Ты?
– Да. Кто знает, вдруг они помогут тебе. Посиди здесь, я скоро.
– Постой! – Она обратила ко мне удивленное, мокрое от слез лицо.
– Вернусь через минуту. У меня есть в аптечке.
Датч смотрела на меня, во взгляде ее сквозил… ужас.
– Ты же идешь в тот кабинет по соседству, да? Твоя горничная не лгала.
– Мэгги лжет, только если я попрошу ее о том.
– Как ты могла? Как ты могла позволить этой женщине, этой нечестивой мадам открыть в своем доме кабинет?
– Мадам Де Босак – милейшая женщина. Очень разносторонняя дама. Умная и добрая.
– Она убийца! Преступница! Я читала, как она…
– Мадам Де Босак всего-навсего акушерка. Она приняла роды у многих леди, помогла им родить здоровых детей, и она всегда готова прийти на помощь в случае проблем с женской физиологией, неурядиц между супругами и решить вопросы интимного характера.
– Она дьяволица!
– Она ангел милосердия. Сестра не сводила с меня глаз.
– Она и тебе поможет, – спокойно сказала я, – если ты ей позволишь.
Датч дернулась, глаза ее расширились:
– Это ты? Ты, да?
Я выдержала ее взгляд.
– Это ты! Ты сама Мадам Де Босак!
– Если и так, что с того?
– Но ведь это… немыслимо.
– Ничего немыслимого нет, если хорошенько подумать. Ты ведь хочешь ребенка? Маленького Ван Дер Вейла.
Она в ужасе зажала ладонью рот.
– Датчи, ты всегда была слишком привередлива. Тебе всегда было не угодить. Мадам Де Босак не причиняет никому вреда. Ее миссия – помогать матерям производить на свет детей, облегчать страдания Она акушерка, вот и все. Вторая древнейшая профессия. Что касается первой, то ведь в нее подаются девушки, которым больше некуда пойти. И я их спасаю от этой участи.
Сестра уже взяла себя в руки. Лицо у нее было такое, будто в комнате смердело тухлой рыбой. Она встала, взяла свою шляпку:
– Мне пора. Я должна вернуться в гостиницу.
– Датч… Лили. Прошу тебя. Выслушай меня…
– Всего наилучшего.
– Не уходи, прошу!
– Знаешь, Энн, – она остановилась, – что сказала бы наша мама?
Эти слова пронзили меня точно раскаленным ножом.
– Маму убило послеродовое кровотечение! – закричала я. – Если бы рядом с мамой была хорошая акушерка, то она была бы жива и сидела бы сейчас здесь, в этой комнате.
Датч поморщилась и направилась к двери.
– Датчи, прошу, я тебя только-только нашла.
