Владимир крякнул и горделиво приосанился.
– А если они молиться будут за меня, да еще кто-нибудь помолится – какая-нибудь бывшая любовница, так может, того… – робко поинтересовался Владимир. Он даже жевать перестал: кусок банана чуть не застрял в горле.
– Чего еще, того? – нахмурился демон.
– Ну, вдруг они своими молитвами мою участь переменят?
– И не надейся! Не получишь ты поблажек. Володя, ты меня в расстройство вводишь! От твоей неблагодарности я весь киплю. Я его бананами кормлю, экскурсии устраиваю, а он так и норовит сбежать. Тебе известна апофегма
[62]: сколь волка не корми, он все же смотрит в лес. Это, Вова, про тебя! Опять ты злишь меня не в меру. Я столько сил потратил – неужто думаешь, позволю отмолить твою душу? Другую бы и отмолили, но не твою! Ты мне самому нужен, потому я не позволю. Не бывать этому! – глаза магистра горели от гнева, соломенная шляпа сползла на затылок. В ту же минуту небо заволокло свинцовыми тучами, грянул гром, острые, яркие молнии вспороли серый купол.
– Да ладно, ладно. Я просто так спросил. Вы – мой учитель. Я же должен знать условия, законы, правила. Ведь мне здесь дальше жить, – затараторил Владимир, оправдываясь.
– Смотри, у меня! И у моего пристрастного к тебе расположения возможен и естественный предел! Не скрою – ты мне симпатичен. У тебя есть вкус, изящные манеры, способности, к стихам талант, бонтон
[63] и спесь. Все преимущества твои не перечесть… И все же, я могу в тебе разочароваться и отдать другим. Тогда и поглядим: чего достоин ты, а что взамен получишь… Вас учишь, непокорных, учишь, а вы – все рветесь прочь. Язык – твой враг. Не в силах я помочь тому, кто слишком уж речист, иль глуп не в меру. Того уж не спасут и светские манеры.
– Виктор, я жутко извиняюсь перед вами. Прошу прощения. Вы правы – я язык сдержать не смог. Давайте успокоимся! Я не хотел… Я буду лишь слугой, вассалом верным, послушником и псом у ваших ног.
«Что я несу? – подумал Владимир. – Я ли это говорю? Каким вассалом? Идиот…»
– Ну ладно, сын мой. Это – только нервы. Продолжим умный и полезный диалог… – демон смягчился. В глазах появился покой и удовлетворение. – Ты видишь – мне забавно это: когда я злюсь, то в рифмы ухожу. А, впрочем, все равно: меня эмоции тревожат, я за словами в гневе не слежу. Не зли меня Володя, а не то грозу получишь… А «правила» со временем изучишь, чтоб знать, какие речи «городить», и за какие могут на кол посадить.
Владимир от страха вытаращил глаза, лицо покрывала смертельная бледность. Виктор посмотрел на него пристально и расхохотался.
– Володя, вольно! Успокойся. Ты пошутил – и я тебе ответил. Но в каждой шутке доля правды есть. Бананы дальше можешь кушать. Я буду говорить – ты будешь меня слушать.
Махнев кивнул. Тучи потихоньку рассеялись, гром укатился в дальний конец леса.
– Вернемся к «ревизским душам». Да, я хотел тебе сказать, что «крепостное содержание» то отменили. Царь отменил своим указом.
– Как так? – удивился Владимир.
– А так: свободу мнимую народу подарил, на землю цены увеличил, а бунты недовольных в крови потопил.
– Куда теперь пойдут мои «сермяги»? Кому они теперь нужны?
– А это – никому неинтересно. Свободу дали – лапти в зубы и чеши…
Какое-то время оба шли молча.
– Ладно, Вольдемар, не будем грустить. Я не люблю грустных и лирических мыслей. У меня от них зубы болят. При прежней жизни ты не больно-то заботился о подданных своих. Я повторюсь, что поражался их покорности. Ты занимался блудом с девками и женами последних – они терпели. Ты «брил им лбы»
[64], слал их в каменоломни, кого и на каторгу – они терпели. А должны были тебя убить. Иль, на худой конец, пожалуй, оскопить… А что, Володя, если бы вправду – отсекли серпом твое «хозяйство»? Как псу блудливому, коту или бычку? И вкус, и прелесть жизни полного кастрата ты ощутил бы сразу. К Шафаку милость проявил. Возможно, даже подружился… По-настоящему. Вы бы поняли друг друга с полуслова, кручинились бы об одном. Приапические страсти тебя бы мигом покинули, как продажная кокотка покидает разорившегося любовника, – демон снова лукаво улыбался, – хотя, еще не вечер и не утро. Всему своё время – подробности кастратовой жизни тебе еще предстоит узнать…
Владимир вздрогнул и поежился. Виктор от души рассмеялся.
– Ладно, не дрожи. Мои уроки будут носить скорее эмпирический характер, нежели иметь физический эффект. Видишь ли, мне по сердцу целостность твоего организма. Твое «хозяйство» – образец для подражания и эталон породы, образчик мужской силы и гордости! Это говорю тебе я – демон прелюбодейства! – Виктор захохотал так, что небо над лесом вновь раскололось кривыми молниями. Затем он сказал уже тише: – Хорошо, что Шафак тебе только горло порезал. Открою, Володя, страшную тайну: порезы лечим легко, даже головы пришиваем, но притачивать назад фаллосы местные умельцы, увы, так и не научились! Ты был прав, когда поблагодарил судьбу за то, что турок не отрезал тебе самое дорогое… Здесь выпала тебе опять «рутерка»
[65]. Нет, конечно, бы пришили… Попробовали приживить. Дело в упрямой статистике: приживаются лишь два отростка из десяти! У остальных – или отваливаются, как переспелые груши, да еще в самый ответственный момент, либо дают такие сбои при эксплуатации… У одного – прижился вначале, но после усох, утрусился малость и, как назло, такой наперсток оказался, что хозяину ничего не оставалось, как голубей на лавочке кормить. Все дамочки над ним насмехались, глумились сгоряча… Он больше и не попал к нам. В следующей жизни стал монахом, а потом и в раю оказался. И там голубей на лавке кормит. Вот так, Володя… Вопрос фаллический – очень щепетилен.
– Да я уж понял, – обронил Владимир.
– Вернемся к ранее упомянутым, «посконным рылам». Давно хотел поговорить с тобой вот, на какую тему: я так полагаю, что это только русские настолько благодушны, что им легче простить негодяя, прелюбодея, казнокрада, жулика и сатрапа, чем взяться за вилы или топоры… выразить, так сказать, праведный гнев?
– Ну, почему? Русский бунт бывает страшен, – возразил Владимир.
– Бывает… но до него дожить надобно. А русский мужик, пока «гром не грянет», лучше раза три напьется с горя и неделю проспит. А опосля подумает: «А может, ну его… бунт? Может, так обойдется или рассосется? Может, я и сам – дурак?»
– В характере русского человека испокон века особая мудрость народная живет. Не противится он злу насилием… По-моему, это – разумно, – не без гордости и спокойно парировал Владимир. – Как там, в Христианской заповеди говорится: кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. Значит, Иисус в Нагорной проповеди учил народ отвечать на зло – добром, не бунтовать, а смиренно принимать все невзгоды, – проговорил Владимир и осекся. Он резко развернулся к собеседнику и подобострастно заглянул в глаза Виктора.
