– Володя, я проснулась и уже хорошо себя чувствую. Пойдем домой, – требовательно произнесла она. Если бы у нее были ножки, то, пожалуй, после этих слов она должна была притопнуть каблучком.
– Wasser wirkt wunder!
[84] – тонкие и бледные губы ученого немца растянулись в жалком подобии улыбки. – Могу вас поздравить, Владимир Иванович, ваша дама действительно хороша! Какая прэлэстная амфибия! Я с удовольствием бы препарировал подобный экземпляр… – в глазах Генриха Францевича загорелся лихорадочный плотоядный блеск. Он с интересом пялился на пышную грудь и ровный белоснежный живот водяной девы.
– Генрих Францевич, что вы такое говорите? Она же – живая! – возмущенно ответил Махнев.
– Нет, молодой человек, вы меня не поняли… Конечно, ваша амфибия живая – пока… Но, ведь всякое может случиться. Вы, если что, не выкидывайте… трупик… и, главное – не хороните! Мне для науки очень надо! Если бы вы знали, как в моем возрасте уже тяжело копать…
– Простите, я вынужден откланяться, – холодно отозвался Владимир, – спасибо за лекарскую помощь и гостеприимство.
– Володя, я не то хотел сказать, – обескуражено пробормотал Кюхлер. – Я же – ученый, а потому привык рассуждать бесстрастно. Поймите, она – не совсем то, что вам надо… Вернее, совсем не то!
– Позвольте мне самому судить о том, что мне надобно, а что нет! До свидания, сударь.
– Нет, есть, конечно, любители. Но мне почему-то кажется, что именно вы – не из их числа. Русалку может полюбить лишь мужчина, в эротическом арсенале которого есть склонность к некрофилии… Не всем по вкусу лед. Кто-то предпочитает огонь. И если она вам напомнила живую девушку, то вы жестоко ошибаетесь. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
– Генрих Францевич, вы утомили меня своим многословием, а я меж тем сильно тороплюсь.
– Владимир, мне жаль. Не обижайтесь, вы позже поймете, о чем я… Заходите ко мне, обязательно заходите! Я буду очень рад. И признателен…
Но Махнев почти не слушал его. В сердцах он хлопнул красной дверью и поспешил подальше от дома ученого немца. Он нес русалку на вытянутых руках, словно драгоценный приз или вымпел. Последнее, что увидел немец – было гневное и гордое лицо водяной девы, выглядывающей из-за широкого плеча Владимира. На прощание она усмехнулась и показала немцу длинный красненький язык.
– Неплохой, какой, однако, неплохой экземпляр, – пробормотал себе под нос Генрих Францевич. – Надо бы написать магистру запрос, чтобы он выделил мне один, хотя бы один труп амфибии. У них ведь тоже идет естественное обновление популяции… Может, какая и умрет, замученная похотливыми сатирами… А не будет мертвой, пускай дает живую для опытов, – он аж задохнулся, предвкушая счастливую перспективу, и стал нервно потирать сухими ладошками, тонкие губы растянулись в мечтательной улыбке. Дрожащие белые пальцы натянули пенсне на длинный нос. – Только, как обосновать? – Кюхлер стоял на пороге, чесал затылок и бормотал что-то под нос. – А чего я, собственно, переживаю? Я ученый и имею право… – он дважды обогнул клумбу с лекарственными травами. – Нет, и все же лучше мертвую.
Владимир нервно шел по дороге. Среди деревьев наконец показалась крыша его собственного дома.
– Сейчас, сейчас, Глашенька. Еще чуть-чуть, и мы с тобой уже дома, – успокаивал он себя и свою спутницу. – Ты не слушай этого ученого сухаря. Он – чокнутый. Мы будем держаться от него подальше. Я тебя в обиду не дам.
Русалка всхлипывала, словно маленький ребенок и счастливо прижималась к его лицу прохладной щечкой.
Не дойдя несколько шагов до калитки, Владимир запнулся о какой-то невидимый барьер и грохнулся на землю. От сильного удара русалка подлетела в воздух и, перемахнув через забор, плюхнулась в пустое деревянное корыто из-под съеденной горгульями, рыбы. Стражницы Владимира не спали. Сытые и довольные они лежали возле корыта, их мечтательные, блаженные мордочки были направлены в небо, хвостики мерно подрагивали. Горгульи любовались луной и звездами.
И вдруг, в их корыте появилась еще одна увесистая рыба! Какой приятный сюрприз!
«Как нам повезло с хозяином, – подумали наивные стражницы. – Уходя, дал целое корыто карасей и свежих карпов, пришел – подбросил еще одну рыбу, гораздо крупнее и, судя по всему, мясистей и сытнее предыдущих. Оскалив огромные пасти, они надвигались на лакомую добычу…
Владимир осмотрелся: он лежал на земле, сильно болел затылок. «Обо что же я запнулся? – подумал он. – Ведь перед калиткой нет ни камней, ни коряг». Ему показалось, что невидимый предмет был похож на что-то мягкое, словно шерстяное. «Неужто, это проделки «шерстистого Гриши»? И точно, он услышал позади себя шумное дыхание и ехидный смешок.
– Хорошую же подножку ты ему, Гриша, подставил!
– Кааанешна, хорошую… Не все коту – масленица! А то гляди-ка – разбежалси… Нет, милок, кто у нас быстро разбежится, тот больно шлепнется! – Гриша утробно заржал.
– Пошел ты к черту, лохматый идиот! – Владимир подскочил на ноги, словно ужаленный. – Куда вы дели Глашу?
– Это ты о рыбе своей? Так вон, гляди: ее твои горгульи сейчас слопают. Им пришлось по вкусу твое сегодняшнее рыбное ассорти, – лохматая парочка загоготала еще громче.
Владимир бросился во двор: объемистое корыто приютило массивный зад русалки так хорошо, что казалось, оно и было выдолблено из дерева специально по ее габаритам. На лице несчастной застыло выражение ужаса: фиалковые глаза потемнели и стали еще больше, а светлое личико побелело, словно полотно. И было отчего! Одна из горгулий, выгнув спину и оскалив зубастую пасть, готовилась к решающему прыжку, другая почти вонзила острые зубы в раздвоенный кончик бурого, скользкого хвоста.
– Фу-фу! Стоять! Это не вам! Это – моя рыба! – крикнул испуганный Владимир.
Горгульи замерли. Их мордочки отобразили вереницу разных эмоций: от сумасшедшей радости, переходящей в легкое недоумение, а затем и горькое разочарование. Последнее, что отобразилось на их мохнатых физиономиях – это жуткое смятение и стыд. Поджав хвосты, они потрусили в дальний угол двора. Не добежав до пышных кустов, горгульи легли на траву и с досады окаменели.
Но Владимиру было не до них: в корыте лежала пока еще хвостатая Глаша, состояние которой было близко к истерике. Он вытащил ее из злополучной западни. И наконец занес в дом. Он брызгал ей в лицо воду, гладил по голове, целовал ручки и утешал, словно маленькую девочку. Прошло около часа, прежде чем чувствительная рыбка успокоилась.
«Как она похожа на свой оригинал… Те же слезы, те же мокрые щеки, тот же чувственный рот. Не может быть, чтобы это – была не она!» – лихорадочно думал он.
Русалка успокоилась лишь тогда, когда он наклонился и поцеловал ее в губы. Она ответила на крепкий, затяжной поцелуй, затрепетав всем телом, белые руки обвили его шею, пальцы принялись теребить русые кудри. Махнев почувствовал огромное желание – фаллос воспрял.
