– При общении с Амирой выходные не потребуются!
Переводчик пожал плечами:
– Я тебя предупредил. Она, кстати, из богатой, влиятельной семьи. Амира с родителями долгое время жила в Европе. Поэтому совершенно не похожа на типичную египтянку. Но ты держи себя в руках. В наших традициях уважительное отношение к женщине…
Я всегда любил технику. Микросхемы, транзисторы, резисторы и все эти маленькие светло-серые гаечки и красно-зеленые проводки представлялись мне неким организмом, изучив который можно совершить чудо. И вспыхивает экран телевизора, и подает голос радиоприемник, оживает рация, а в телефонной трубке раздаются гудки. Эта любовь была взаимной. Приборы и механизмы в штабе командования ломались в полном соответствии с моими планами: часто и по мелочам. Правда, остатки рассудка, видимо, все же сохранились в моем задурманенном любовью сознании. Я никогда не ломал, чтобы потом починить, устройства оперативной передачи информации и управления личным составом.
Аль-Фарид все понял после третьей поломки внутреннего телефона в кабинете высокого начальника. И я понял, что он понял, и мы оба сделали вид, как будто это в порядке вещей. Ему тоже до смерти надоело торчать в пустыне, а прогулки по Каиру – хоть какое-то, да развлечение. Он тактично отворачивался, когда я просил знакомого пацаненка из лавки:
– Сбегай за Амирой. Вот тебе твой бакшиш.
После первой же встречи мне захотелось сделать ей подарок.
– Кошку, купи кошку, – неожиданно заболботал по-русски пожилой египтянин, пока я рассматривал выставленные в его лавочке фигурки.
От кошки – довольно противной, на мой взгляд, – на статуэтке осталась лишь тощая морда. Тело же было вполне человеческим. Руки, ноги, балахон – все как полагается.
– Кошка – это карашо, – не унимался продавец.
Купил я эту кошку. На самом деле мне очень понравился камень, из которого ее изготовили, – светло-розовый, чуть теплый на ощупь, он, как мне казалось, наилучшим образом отражал колышущуюся во мне нежность.
А хорошенькое смуглое личико Амиры вмиг побледнело.
– Анубис, – прошептала она. – Бог с головой шакала, проводник в царстве мертвых…
– Не расстраивайся! Я же не знал. – Амира так испугалась, что я никак не мог решить, что лучше: утешать или оправдываться. – Пошли, поколотим лавочника. А хочешь, я отсеку его противную башку? Ты мне посоветуешь, где изловить шакала, и мы превратим мерзкого дедка в этого вашего Анубиса!
Ее реснички, трепещущие крылышки черных бабочек, стали влажными от слез.
– Предсказание, – прошептала Амира. – Когда я только родилась, в наш дом пришла женщина и сказала: „Ваша дочь зацветет, как фруктовый сад. Но на этих деревьях никогда не появятся плоды. Все будет у девочки: здоровье, красота, любовь. Но Анубис заберет ее в царство мертвых“. Знаешь, у нас дома никогда не было статуэток Анубиса. Есть Хефри, жук-скарабей. Ты как-то говорил, что тебе жук не нравится. А мы любим Хефри. Для нас это символ жизни, солнца, возрождения. Жук живет всего две недели, зато после его смерти с первым лучом солнца на землю выходят пятьдесят маленьких скарабеев… Да, а еще у нас дома есть Хорахти, его изображают с соколиной головой и солнечным диском. Есть львица Сехмет. А вот теперь появился и Анубис.
– Выброси! Да я сам это сделаю!
Я попытался выхватить злополучную „кошку“, но Амира ловко спрятала статуэтку за спину.
– Это ничего не изменит, – грустно сказала она. – А мне будет приятно, что в моем доме будет твой подарок. Пойдем!
– Куда?
– Ко мне домой. Я приглашаю тебя в гости.
Я замялся. Как-то неудобно общаться с ее родными. Что им говорить?
– А это ничего, что у меня нет двадцати верблюдов?
Амира рассмеялась:
– Ты не понял! Я не приглашаю тебя знакомиться с родителями. Я живу не с ними. Так что сватовство отменяется.
Оставалось лишь ахнуть:
– Ты живешь одна? Мне рассказывали, что у вас это невозможно. Незамужняя девушка, по вашим правилам, не может себе этого позволить.
– Не может. Поэтому я живу со старшим братом и сестрой. Они тоже студенты. Папа купил нам квартиру в Каире. А родители остались в Луксоре. Пойдем, у нас мало времени.
Мне почему-то казалось, что Амира непременно должна жить в царском дворце. А где еще обитают принцессы, прячущие волосы за тугим хеджабом, скрывающие гибкое стройное тело под просторным платьем до пят? При каждом едва уловимом движении с рук Амиры осыпались браслеты и, споткнувшись о запястье, звонко дзинькали. Даже тонкие щиколотки девушки обвивали золотые цепочки. Красавица принцесса! Она бы идеально вписалась в роскошный интерьер под полукруглыми дворцовыми сводами….
Однако в сопровождении заунывной песни таксиста мы добрались до острова Гезира, ощетинившегося кварталами высоких современных зданий. В доме моей принцессы имелся даже лифт, что после спартанских условий солдатского быта показалось мне высшим проявлением цивилизации.
Ее небольшая комната, с голубой лентой Нила за окном, оказалась забитой стопками книг русских классиков – Толстой, Достоевский, Лермонтов.
Лично на меня вся эта писанина всегда навевала тоску. Дневник я начал вести лишь потому, что мне захотелось как-то отметить вехи довольно необычного периода собственной жизни. Это формула, чертеж, схема происходящих со мной событий. Но читать про какого-нибудь мающегося от лени субъекта вроде Обломова мне казалось довольно малоинтересным.
А у нее – такой интерес к чужой культуре…
– Амира, а почему ты решила выучить именно русский язык?
Карие звезды померкли за облаками печали.
– Та женщина… Которая сказала, что Анубис заберет меня в царство мертвых молодой… Она сказала, что моя любовь придет из далекой снежной сильной страны. Это же Россия.
– Сначала я убью лавочника, всучившего мне „кошку“. А потом отыщу эту тетку-предсказательницу и скажу ей пару приятных слов.
– А я бы ей сказала спасибо. – Амира поднялась с тахты. – Подожди меня здесь, хорошо? – Она скрылась за дверью и прокричала из соседней комнаты:
– Ты только подумай, как бы мы с тобой общались, если бы я не говорила по-русски. Ты же арабского не знаешь?
– Всего пару слов! Спасибо, пожалуйста. Да, еще мне египетские солдаты объяснили, что у вас слова „красивая“ и „любимая“ объединены в одном – „хабиби“. Знаешь, что-то в этом есть. Любимые не могут быть некрасивыми, правда?
Она вернулась, и эти минуты я запомнил до мельчайших подробностей.
