Следователь оторвался от компьютера и сочувственно поинтересовался:
– Черника, у вас давно эта проблема? С наркотиками?
– Это не проблема! – она разозлилась, но сразу же постаралась взять себя в руки. Надо уболтать этого старого мужика, чтобы ничего не говорил предкам. Хотя, если они приедут в такую жару, как теперь, то сами все поймут. На улице пекло, а она носит рубашки с длинным рукавом. – Да… это проблема… Нет, колюсь не очень давно.
– Коля вроде бы не употреблял наркотики?
– Нет! Что вы! Он работал много. Я потусоваться хочу, а у него один ответ: «Занят, занят».
– Кто-нибудь из вашей компании знал о его планах написать книгу?
Черника закусила губу. Сейчас – или никогда.
– Пообещайте, что ничего не скажете родителям об этой истории? И про наркотики – ни слова! Они меня убьют. Обещайте же! Иначе я ничего вам не скажу.
Следователь так на нее посмотрел, что у Черники заныло под ложечкой.
«Скажет, – поняла она. – И придется получить нагоняй по полной программе. И может быть, предки даже запрут ее в наркологической клинике. Противный мужик все расскажет. Если бы у нее была хоть какая-то информация – можно было бы поторговаться, попытаться купить молчание следователя. Но ее нет. Колька никогда не обсуждал с ней никаких книг. Все пропало…»
***2
Спровадив высоченную девицу, требовавшую, чтобы вместо нормального человеческого имени Ирина ее называли Черникой, следователь Володя Седов решил почистить клетку своей неугомонной разговорчивой Амнистии. После общения с представительницей поколения «пепси» срочно требовался хотя бы небольшой релакс.
– Почему эти дети такие глупые? – пробормотал он, обращаясь к примостившейся на плече зеленой птице. Та сочувственно чирикнула. – Вот-вот, и я говорю, глупые. Мозгов нет совершенно. Зато желания поискать приключений на свою задницу – хоть отбавляй. Черника эта – дура полная. Елки-палки, вся жизнь у человека впереди. И как бездарно она ее прожигает. Бессмысленно! И из показаний ее каши не сваришь.
– Не свар-ришь, – согласилась Амнистия. И перепорхнула в свой приведенный в порядок постоянно открытый домик, забралась на жердочку у кормушки.
Когда на пороге кабинета появился оперативник Паша, Седову хватило доли секунды, чтобы понять: новости у него не очень-то хорошие. У Паши всегда все эмоции на лице написаны. Есть прогресс – и карие глаза сияют. Паша загадочно улыбается, оживленно потирает руки, требует кофе и сигарету. А сейчас – совершенно постная физиономия, сутулые плечи. И жара тут совершенно ни при чем. Опер из породы тех крепких орешков, которым по боку сбесившаяся метеосводка и даже личные неурядицы. Он живет своей работой и до сих пор получает от нее колоссальное удовольствие. Да, сегодня с новостями у него явно негусто.
– Облом? – сочувственно поинтересовался Володя, наливая минеральную воду.
Оперативник жадно опустошил протянутый ему бокал, присел на стул и развел руками.
– Седов! Там настоящий проходной двор! Возле станции Зеленая находится три дачных кооператива. Да еще и парочка деревень. Люди постоянно шастают – на электричку, с электрички. Ну и потом, время упущено.
– Упущено, – согласился Седов и поморщился. Минеральная вода оказалась теплой, противной. – Мне как сказали, что труп уже частично скелетирован, я сразу понял: хреновы наши дела.
– А чего он… так быстро-то?
– Жара. Влажность. Отсутствие дождей, которые смывают насекомых. У меня уже была пара аналогичных смертей. И эксперт, помню, рассказывал, что когда служил в Афгане, в том климате трупы вообще скелетировались за два дня. Блин, как пацаненка жалко. А мать его с ума сходит…
– Еще и местные коллеги сплоховали. Хотя их тоже понять можно. Они же сутки, да даже больше, два дня фактически сами пытались просчитать, не исчез ли кто из дачников. Ничего не выяснили, зато наконец доперли по пропавшим без вести данные запросить. У пацана в том доме студенческий остался. На опознании я, честно говоря, не присутствовал. Не решился. Встретил мать Коли, к моргу довез. Эксперты сказали, лицо у парня все изъедено. Волосы, фигуру узнать можно. Данные по стоматологической карте тоже совпали. А свидетели – ну ничего! Я все обшарил, разговаривал со всеми, кого только можно было найти. Ни одной ниточки. Ни единой, епрст!
Седов вытянул из лежавшей на столе пачки сигарету, щелкнул дешевой пластмассовой зажигалкой. И, выпустив дым, закивал:
– Верю, верю. Если даже ты ничего не узнал – значит, ситуация действительно сложная. Видимо, убийца проник в дом ночью. Результаты криминалистических исследований мне пока еще не переслали, но, если бы была конкретика, уже бы позвонили. Так что отпечатки пальцев, если и остались, то нечеткие. Не нравится мне все это, Пашка. Очень не нравится. Я тут выяснил, что компьютер Грековых был в ремонте. И мне казалось, что можно покрутить ту фирму, где ремонтировали машину. Петя Васильченко туда съездил. В общем, теперь стучит пяткой в грудь, уверяет, что там все чисто.
– А что товарищи с Лубянки?
Следователь пожал плечами. Он понятия не имел, как ответить на этот вопрос. Первым настораживающим звоночком были бы ценные указания Карпа. «Расширить и углубить» работу по делу или, наоборот, прикрыть под первым же благовидным предлогом. Но Карп молчит, и это значит, что никто на прокурора не давит. Конечно, он регулярно осуществляет впендюринг на совещаниях по поводу низкой раскрываемости у следователя Седова. Но к этому Володя уже давно привык. И даже в глубине души смирился. У каждого своя работа. Кто-то ищет преступников, кто-то подгоняет тех, кто их ищет. Но особого рвения Карп не проявляет. Это можно рассматривать как карт-бланш, полную самостоятельность в работе.
С другой стороны, есть такая штука, как интуиция. И вот она Седову подсказывала: успокаиваться рано. И надо не терять бдительности. Он толком не мог объяснить, откуда возникло такое убеждение. То, что он не относится к ФСБ с неприязнью, – это совершенно точно. А следователям вообще со спецслужбой конкурировать бессмысленно. Разные цели, разные задачи, у каждого своя специфика работы. Это некоторые подразделения МВД с ФСБ поляну все никак не поделят. А с него в этом плане взятки гладки, никаких причин для антипатии. Более того, и личное общение с дедом погибших близнецов, Федором Борисовичем Грековым, произвело в общем и целом положительное впечатление. Едва только старика перевели из реанимации, несмотря на протесты врачей, он приехал домой, присутствовал на обыске, на все вопросы отвечал подробно. Хотя и было видно, что нелегко ему проходить все эти процедуры. Горе-то какое у человека. И на возраст надо делать скидку. Но – старался Федор Борисович, держался, никаких претензий не высказывал. Хотя… Может быть…
– Понимаешь, Пашка, меня вот что смутило, – рассуждал Седов, про себя отмечая: в Пашиных глазах снова вспыхивает интерес. Хороший у него помощник, толковый. В отличие от Пети Васильченко, у которого осмысленность во взоре появляется исключительно при виде бутылки холодного пивка. – Когда я спрашивал про тот зашифрованный документ, который был обнаружен у ребят, Федор Борисович вдруг напрягся. Сказал, что сам толком не знает, как бумага попала в сейф. Дескать, документы были перевезены давно, и он уже ничего не помнит. Паш, ты веришь, что товарищ с Лубянки страдает амнезией?
