Я так сильно сжала в руке флакончик, что он треснул, и жидкость потекла по ладони. Осколки стекла впились в кожу.
Зазвонил телефон. Я зажала трубку между ухом и плечом, пока ополаскивала и наскоро перевязывала руку. Майкл сказал, что они опросили всех владельцев клубов в Бристоле, но ничего не прояснилось. Он приедет ко мне завтра.
Потом я услышала, что пришел Эд. Он поднялся в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Вскоре вышел и начал медленно спускаться. В ожидании я села на нижнюю ступеньку, а когда он поравнялся со мной, встала.
Выглядел Эд ужасно. Под глазами круги, даже не темные, а красные, волосы растрепаны, школьный галстук в пятнах. Рукава рубашки не застегнуты. Он сильно похудел. А я заметила это только сейчас.
– Что так рано?
– Ты была в моей комнате, мама? – спросил он, игнорируя мой вопрос.
– А разве у меня уже нет на это права? – я постаралась не повышать голос, но у меня не получилось. – Как прошли соревнования по гребле?
– Их отменили, – он продолжал лгать, не оставляя мне выбора.
– Их не отменяли. В этом семестре вообще нет гребли. Зачем ты врешь?
Он поморщился, как от удара.
– Потому что для тебя важно, чтобы я занимался чем-то полезным. Вот и пришлось притворяться, что хожу на греблю. Это давало мне немного свободы.
– А для чего тебе нужна свобода, Эд?
Он опустил голову и пожал плечами.
– Чтобы воровать из моей сумки лекарства? Ты это считаешь свободой?
Он молча смотрел на меня, и его губы дрожали.
И тут мне все стало ясно. Я быстро двинулась к нему и, прежде чем он успел отстраниться, потянула вверх рукав его рубашки. На внутренней стороне левой руки были видны множественные красные бугорчатые шрамы. Старые и свежие. Это бывает, когда наркоман неумело ищет вену.
Глава 25
Дорсет, 2011
Тринадцать месяцев спустя
Мы направляемся вдоль берега к утесам, в которых море проделало расселины и небольшие пещеры. Летом здесь неприятно пахнет затхлостью, но после зимних штормов остается только аромат свежих водорослей и соленой воды. Мы останавливаемся, укрываясь от ветра. Тэд достает из смятой пачки сигарету, наклоняется прикурить. Дым сигареты «Житан» моментально воскрешает в моей памяти забытые картины смятых простыней, брошенных на пол книг и конспектов. Время, когда мы занимались любовью после занятий. Он снова закурил? Может быть, курит Бет, хотя это не соответствует ее образу, который я создала. Наверное, они курят после секса, как это делали мы. Эти мысли возникают у меня и парят некоторое время над тревогой, а потом растворяются в ней.
– Так почему ты ничего мне не рассказал, Тэд? – снова спрашиваю я.
Он отвечает не сразу, вначале затягивается сигаретой.
– Я обещал ей не говорить.
– Но ты мог рассказать мне по секрету.
Тэд пожимает плечами. Дым щиплет мне глаза, я отворачиваюсь.
– Нельзя было предугадать, как ты поступишь, – отвечает он. – Конечно, я знал, что полицию ты впутывать не станешь, но…
Я выпрямляюсь. Ветер подхватывает мои волосы, их приходится придерживать.
– Какая, к черту, полиция! Я ее вообще никогда не наказывала. Да она и вела себя всегда безупречно, даже маленькая.
– Вот именно. Потому и боялась тебя разочаровать. Проще было соврать.
То есть, куда ни поверни, всюду я виновата. Ветер усиливается, пора уходить.
Тэд идет рядом, прикрывая ладонью сигарету.
– Но теперь, когда ее нет, – кричу я, перекрывая шум волн, – зачем было скрывать?
Он, не замедляя шага, кладет руку мне на плечо.
– У тебя и так печалей было достаточно. К тому же после того случая больше ни один флакончик кетамина не пропал. – Он спотыкается и крепко сжимает мое плечо. – Я считал, что инцидент исчерпан.
Чайки летят к острову. Надвигается шторм, темные тучи простираются до самого горизонта. Мы идем по дорожке мимо церковного кладбища.
Действительно, зачем мне надо было это знать? Чтобы известить полицию? В газетах тут же появились бы заголовки: «Из семьи врачей сбежала дочь-наркоманка», и после этого Наоми не вернулась бы домой, даже если бы могла. Они и так из всех фотографий выбрали ту, где ей вручают приз на соревнованиях по плаванию. Она была очень хороша в купальном костюме, а газеты с такими картинками лучше раскупают. Но, с другой стороны, этот случай с кетамином, возможно, помог бы полиции ее найти.
Я ускоряю шаг, словно пытаюсь наверстать упущенное время. Рука Тэда соскальзывает с моего плеча. Осенью дорожка вдоль кладбища вязкая от раздавленных грушевидных плодов тиса, которые падают с низко свисающих ветвей, а сейчас здесь скользко от льда.
Начинается дождь, но мы почти у дома. Мэри кормит кур. Мы проходим мимо ее калитки, и она нам машет. Я машу в ответ.
У двери под навесом Тэд с виноватым видом трогает мою руку.
– Как раз в то время, когда я нашел в ее сумке флакончики, на меня свалилась куча неприятностей. Неудачная операция на позвоночнике девочки грозила судом, следом поднялся шум по поводу истории со стволовыми клетками, и мне приходилось постоянно мотаться в Швецию. Понимаешь, я забыл об этом чертовом кетамине. А мне нужно было как следует ее расспросить.
В доме нас встречает сонный Берти, тычется влажным носом нам в ноги. Я наклоняюсь его погладить, потом хожу по кухне, не находя себе места. Тэд раздевается, включает чайник.
Я поворачиваюсь к нему:
– А что ты надеялся у нее узнать?
– Насчет приятелей. Это могли быть не школьники, а кто угодно.
Я вдруг вспомнила про Эда.
– А с Эдом это как-то могло быть связано?
– Нет. Он принимал наркотики, а Наоми их просто… воровала.
– Но он тоже воровал.
Тэд подвигает ко мне через стол кружку с чаем.
– Это просто совпадение. Да, они оба воровали, но по разным причинам.
А может быть, и не совпадение?
– Я думаю, она тогда сказала мне правду, – продолжает Тэд, глотнув чая. – Один раз стащила кетамин для приятелей.
Она столько раз нам врала, что я теперь сомневалась в ее правдивости.
– А кто-то из приятелей заходил к ней в больницу? – спрашиваю я.
– Нет. Я бы заметил – и в лаборатории, и в палатах.
– Так что, она бывала и в палатах?
– Странно, что это тебя удивляет. Ты же радовалась, что Наоми сопровождает меня во время обходов. Ей это нравилось. Она много общалась с пациентами. Думаю, они принимали ее за студентку.
– Давала им лекарства?
