Он заговорил об алкоголе, когда понял: бомжиха сто процентов что-то знает.
– Санек я! – оживился бомж. – А тебя как звать? «Чернилами» за углом можно затариться.
Кириллу пришлось пожать протянутую заскорузлую ладонь. Получив деньги, Санек бегом помчался в магазин.
Десять минут, которые Кирилл провел в обществе бомжихи Катьки, показались вечностью. Зловонной и пугающей. На вопросы женщина не отвечала. Правда, обещала:
– Вот выпьем, красавчик, и тогда…
Бомжи привели его в подвал – теплый, но захламленный мусором, остатками еды, какими-то тряпками.
«Порядок бы навели, на работу устроились. Нет же, живут, как свиньи», – брезгливо думал Богданович, пока Санек разливал подозрительную темную жидкость по грязным граненым стаканам.
Попытки лишь отхлебнуть резко пахнущего пойла успехом не увенчались.
– До дна! – скомандовал Санек. И подозрительно прищурился: – Или ты на наш картон глаз положил?
– Что ты. – Кирилл, морщась, сделал большой глоток. – Мне бы только батяню найти. А пить я, если честно, не очень люблю. Только вот если за знакомство с такими хорошими людьми, как вы!
– Ну, вздрогнем! – Катя пригубила вино и поспешно наполнила опустевший стакан Санька.
Тот смахнул с куска фанеры, приспособленной под стол, таракана, раздавил его ногой в рваном ботинке и снова подозрительно уставился на Кирилла.
– Ты на Катьку видов не имей. Моя она.
Катерина зарделась от удовольствия.
– Вот ревнивый-то. Да твоя, твоя, кому же я еще нужна.
«Это точно. Если бы все женщины были такими, я бы стал гомосексуалистом. При условии отсутствия сходства партнера с Саньком, разумеется», – подумал Кирилл. От пойла на пустой желудок кружилась голова и больше всего на свете хотелось свалить из этой убогой обители куда подальше. Но Богданович мужественно терпел. А что, если эта тетка выведет его на бомжа? А тот расскажет о Шагале. А ради того, чтобы вернуть на родину живописное полотно великого художника, Кирилл готов на что угодно!
Казалось, выпитый алкоголь совершенно не действует на Санька. Размахивая руками, он оживленно повествовал о технологии успешного сбора картона. А потом вдруг внезапно умолк, прислонился к стене и захрапел.
– Скопытился, – удовлетворенно пробормотала Катя и, схватив Кирилла за руку, потащила его в темный угол.
Богданович растерянно замер. На полу, заваленном газетами, рыбными костями, шелухой от семечек, лежал большой матрас.
– Садись, – кивнула Катя, располагаясь на нехитром ложе.
Кирилл осторожно присел на краешек, и в ту же секунду зловонное тело приклеилось к его спине, зашамкали у уха горячие губы:
– Красавчик, не бойся, Санек спит как убитый. Полюби меня. И я тебе все расскажу. Ты же врешь. Никакой Миха тебе не батяня. Он в норе своей залег, сидит дома, носу на улице не показывает. Поцелуй меня, и я адресок тебе подкину. Красавчик, давай. Я же не старая, мы с тобой ровесники.
– А сколько тебе? – мягко, но уверенно отстраняясь, спросил Кирилл.
– Тридцать.
«Да она на полтинник выглядит», – подумал он, а вслух сказал нейтральное:
– Мне двадцать шесть, но все говорят, что выгляжу старше. Это из-за роста, и я плотный.
– Ты красавчик, – застонала Катя и, изловчившись, провела рукой с грязными ногтями у Кирилла между ног.
Тот напряженно замер. Но тут произошло то, чего не происходило никогда. Его тело, как автомат выстреливавшее за ночь четырьмя оргазмами, осталось безучастным.
– Я тебе не нравлюсь, – огорченно забормотала женщина. – А вот Миха, тот всегда… Что, я, в натуре, не твой размерчик?
– Болею я, – сокрушенно сказал Кирилл, сдерживая закипающее желание расхохотаться. – Ты очень красивая, Катя…
От сочувствия и комплимента женщина сразу же сказала адрес. Даже не поинтересовавшись, зачем понадобился несостоявшемуся любовнику его успешный коллега. И, откинувшись на матрас, она захрапела.
Кирилл ополоснул руки в ведре с вроде бы чистой водой. И бегом бросился из зловонного подвала, досадуя на себя за то, что не имеет привычки возить в машине одеколон. Пара капель «Бальдессарини – Хьюго Босс» значительно облегчила бы муки обоняния.
… И вот перед ним мертвый бомж. Миха, кажется, так его называла бомжиха. Совершенно мертвый. Возле мусорки темно, нет фонарей, желтые квадратики многоэтажки слишком далеко для того, чтобы хоть немного осветить эту местность. Но глаза уже привыкли к темноте, различают лужу крови, натекшую из размозженной головы.
Страх? Сожаление?
Ничего подобного!
Кирилл Богданович брезгливо смотрел на лежавшее перед ним тело невысокого худого мужика и думал о том, что кончина возле помойки – логичный финал для такого урода, который только внешне был человеком. А жил как растение. Или как овощ. Бездумно, бесцельно, напрасно.
– Собаке – собачья смерть, – пробормотал он и быстро пошел прочь.
Ботинки, идеально вычищенные утром, покрылись толстым слоем грязи, и это здорово раздражало. Еще раздражал словно прилипший к волосам, одежде и даже коже запах немытого Катькиного тела…
Глава 6
Витебск, 1918 год
ЦИРКУЛЯР ОТДЕЛА ИЗО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СЕКЦИИ НАРКОМПРОСА РСФСР ВИТЕБСКОМУ ГУБИСПОЛКОМУ О НАЗНАЧЕНИИ КОЛЛЕГИЕЙ ПО ДЕЛАМ ИСКУССТВ И ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ ХУДОЖНИКА МАРКА ШАГАЛА УПОЛНОМОЧЕННЫМ ПО ДЕЛАМ ИСКУССТВ ВИТЕБСКОЙ ГУБЕРНИИ
№ 3051. Петроград. 14 сентября 1918 года
Настоящим довожу до вашего сведения, что, согласно постановлению Коллегии по делам искусств и художественной промышленности при Комиссариате Народного Просвещения от 12 сентября 1918 г. (журнал № 43 п.1) художник Марк Шагал назначается уполномоченным означенной Коллегии по делам искусств в Витебской губернии, причем тов. Шагалу предоставляется право организации художественных школ, музеев, выставок, лекций и докладов по искусству и всех других художественных предприятий в пределах г. Витебска и всей Витебской губернии.
Всем революционным властям Витебской губернии предлагается оказывать тов. Шагалу полное содействие в исполнении вышеуказанных целей.
Заведующий отделом комиссар Пунин
Резолюция: Разослать циркуляр всем Совдепам и губернскому отделу просвещения.
[24]
– Мойша, не нравится мне все это, – на белоснежном лбу Беллы появилась тонкая морщинка. – Послушай меня, милый. Давай уедем. Ты должен быть не здесь. Я точно знаю, не здесь!
Мойша посмотрел на тонкие руки жены, на ее побледневшее, осунувшееся лицо. Только глаза супруги остались прежними – жгучими, волнующими. И тепло любви, струящееся из этих глаз. Оно зажглось с той самой первой встречи возле Двины.
