– Чик-чик-чик! – согласилась попугаиха. Она перелетела на клетку, забралась внутрь и стала возмущенно долбить клювом по пустой кормушке.
– Подожди, – выглядывая в окно, пробормотал Седов. – Посиди пока на диете. Видишь, Паша со своим протеже к нам идут.
– Владимир Саныч, дело сдвинулось с мертвой точки! – не здороваясь, провозгласил Петр Васильченко прямо с порога. Паша возмущенно пихнул его в бок, но это не умерило пыл начинающего оперативного сотрудника. – Сенсация, настоящая сенсация!
Володя не удержался от подколки:
– А эта сенсация стоит того, чтобы про нее рассказать в газете? Рубрика «Засада», если не ошибаюсь?
Васильченко замер с открытым ртом, и Седову на мгновение стало неловко. Но лишь на мгновение, потому что информация, которую сообщил оперативник Паша, действительно шокировала.
– Близких друзей у Ивана Никитовича Корендо было немного, – сказал Паша, опускаясь на стул. – Деловые связи огромные, отрабатываем, но пока никаких вопросов вроде не возникает. А вот с друзьями облом. Еще на похоронах мы установили: семья депутата Госдумы и заместителя председателя Либерально-демократической партии вроде бы была единственной, с кем общался антиквар. Но у Ивана Никитовича имелась дача, и я решил: ну а вдруг кто-то из соседей тоже в числе близких друзей? Просто на похороны не пришли. Не смогли, не были в Москве, мало ли что могло случиться. Что оказалось? Нет, никаких друзей. С соседями отношения приятельские, но не более того. Однако вот какая штука. Семирский с супругой действительно часто приезжал на дачу. Но жена депутата, Ирина Львовна, появлялась на даче Корендо и одна! Без мужа! Установлено несколько свидетелей, которые неоднократно видели ее автомобиль, золотистый «Лексус», на участке Корендо. Может, она и домой, в городскую квартиру, к нему наведывалась. Но дом блатной, крутых тачек много, и там на женщину просто не обращали внимания. А на дачах же все друг друга знают! Это только кажется, что остаешься наедине с природой. Какое там, соседи друг друга пасут будь здоров. У кого какая машина, жена, любовница… В общем, прикидываешь, что получается?
– Очередной любовный треугольник, – с грустью вздохнул Седов. – Ох уж мне этот Казанова… И что теперь делать? Вызывать на допрос Семирского? Захочет – придет, не захочет – пошлет куда подальше. У него же статус неприкосновенности.
– Можно, наверное, с женой побеседовать, – неуверенно предположил Паша и поморщился. – Но только очень осторожно. У Семирского ж связи, чуть что не так – по голове могут тебе настучать конкретно. А вообще, я согласен. Мутная это тема. Сейчас выборы. Журналисты пронюхают – хлопот не оберешься. Я уже прям заголовки вижу. Депутат подозревается в убийстве любовника жены!
– Вот так всегда, – пробормотал Васильченко и затеребил густые, но какие-то несимметричные усы. – Одним все – другим ничего. Надо же, какой маньяк проживал у меня на участке. А вот еще был случай…
Володя хотел сказать, что еще одно слово про участок – и он поколотит Петра, но не успел, снял трубку затренькавшего телефона.
– Следователь Олег Губаревич беспокоит, – раздался в трубке звонкий мальчишечий голос. – У нас ситуация такая. Вчера обнаружен труп Михаила Дорохова. Именно этого человека часто видели возле общежития, где проживал Юрий Петренко. После убийства он исчез, разыскные мероприятия положительного результата не дали. Мы опоздали.
Когда в речи коллеги возникла секундная пауза, Седов быстро поинтересовался:
– От чего умер Дорохов?
– Удар тяжелым предметом, раздроблены кости черепа. Орудие убийства на месте происшествия не обнаружено. Один из свидетелей показал, что видел в районе совершения преступления молодого человека, похожего по описанию на соседа Петренко по комнате Кирилла Богдановича. Возможно, парень исчез. Мы пытаемся его найти, но безрезультатно…
– Вронская как? Живая?
– Я думаю, она уже в Москве. Мне рассказали, в ее номер кто-то забрался. Она перепугалась, руки в ноги и домой…
Попросив Олега держать его в курсе событий, Володя уточнил приблизительное время смерти потерпевшего. Он слушал объяснения следователя, делал пометки в блокноте и мысленно прикидывал, кого допросить по поводу алиби. Тело Дорохова обнаружили быстро, временная разбежка минимальна. Это облегчит проведение допросов. Будет меньше путаницы, чем с несчастной Антониной Сергеевой, время смерти которой эксперты установили весьма приблизительно…
Глава 8
Париж, ночь с 1 на 2 марта 1937 года
«Дорогой Юрий Моисеевич! Значит, все-таки Витебск, для которого Вы много сделали, Вам устроил или устроит в скором времени юбилей, и я к этому моменту не могу не послать Вам эти строки. Я вспоминаю себя мальчиком, когда я подымался на ступеньки Вашей мастерской. С каким трепетом я ждал Вас – Вы должны были решить мою судьбу в присутствии моей покойной матери. И я знаю, скольких еще в Витебске и всей губернии юношей Вы судьбы решали. Ваша именно мастерская первая в городе манила десятки лет. Вы первый в городе. Город не сумеет Вас забыть. Вы воспитали большое поколение еврейских художников. Еврейское общество России должно это знать и будет знать. Я убежден, что Витебск, которому Вы отдали двадцать пять лет жизни, по достоинству рано или поздно увековечит Ваш труд…»
Из письма Марка Шагала Иегуде Пэну в честь 25-летия творческой деятельности.
[28]
– Белла, – Мойша вытер выступившую на лбу испарину и облокотился о спинку кровати, – Белла, это был такой странный сон.
– Что? Любовь моя, что случилось? Расскажи мне! Не молчи же ты!
Несмотря на сжимавшие сердце тревожные предчувствия, Мойша слабо улыбнулся. Милая Белла! Жена, душа, муза. Его сердце. Только что темнокудрая головка безмятежно покоилась на подушке. И вот в глазах Беллы уже разгорается огонь тревоги. Или любви, согревающей их обоих все эти годы?
– Я видел белый лист бумаги, – облизнув пересохшие губы, сказал Мойша. – По нему скользило перо. Я писал письмо для моего учителя Иегуды Пэна. И я действительно ведь его отправлял! Помнишь, мы тогда еще были в России. Только обдумывали, как бы удрать от большевиков. И вот я вспомнил, что у Юрия Моисеевича юбилей.
Белла быстро кивнула:
– Конечно, помню. Ты показывал мне это письмо. В нем очень теплые, хорошие и искренние слова. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты сделал для своего учителя все, что мог. И не виноват, что из-за интриг пришлось покинуть училище. Пэну осталась мастерская. Он пользуется авторитетом. В этом и твоя заслуга, любимый. Но к чему это письмо?
Она замолчала, недоуменно пожала худенькими плечами, выступающими из кружевной пены ночной рубашки, потом добавила:
– Действительно, странный сон.
К горлу Мойши подступил комок. Внезапно вспомнилось окончание сна. Белый ангел, расправляя крылья, взмывает в бездонное небо Витебска. Он летит быстро, но все же можно успеть заметить, как тоненькая струйка крови орошает землю.
